По закону Ева не могла наследовать трактир и землю, на которой он стоял – недвижимое имущество переходило в собственность брата, Филиппа, вместе с обязанностью содержать сестер до замужества и выделить им приданое. Деньги делились поровну между всеми наследниками, но Ева не торопилась забирать свою долю из сбережений семьи. Она не учла, что Фил еще не достиг совершеннолетия, и последняя жена отца становилась опекуншей троих младших детей, даром, что вовсе не была их матерью. То есть могла распоряжаться всеми деньгами в их интересах, кроме того, что причиталось Еве. Мачеха и распорядилась, просто исчезнув из дома и прихватив заодно и чужую долю. Наверное, в этом не было ничего удивительного. Зачем молодой женщине – а она была совсем ненамного старше Евы – четверо чужих детей?

Но пока не доказано, что она именно сбежала, а не отправилась, скажем, в город пустить золото в рост, жаловаться не имело смысла. Разве что – на кражу денег Евы, но опять же, как доказать, что эти деньги вообще существовали, и она не наговаривает на честную женщину? Слово против слова, свидетельство несовершеннолетних не в счет.

Родился бы отец Евы дворянином, все было бы иначе – жена вернулась бы к своим родичам, забрав лишь приданое и подарки мужа, по крайней мере, должна была бы так поступить. Но случилось так, как случилось.

– То, что у меня осталось, не покроет и десятой доли долга, – в который раз повторила Ева Гильему. – За две недели столько не собрать, но я выплачу частями, если вы согласитесь подождать.

Да, у нее ничего не осталось, даже собственного дома, кроме кое-каких денег, что дарил отец. Но Фил не намеревался гнать сестру из дома, и вместе они бы справились с постоялым двором, как справлялись и до того. У их семьи даже работников никогда не было – девчонки начинали мыть посуду, едва могли дотянуться до поставленного на скамью таза. «Зачем нам чужие? – всегда говорил отец. – Мы отлично все сделаем сами, и деньги остаются в семье. Девчонкам на приданое, Филу на свой дом, когда решит отделиться». Знать бы она заранее, как все обернется.

Знать бы заранее, почему отец не хотел нанимать чужих.

– Я расплачусь, только дайте время. Трактир приносит хорошие…

Гильем покачал головой.

– Деточка, ты никогда не задумывалась, почему в вашем трактире хватает гостей, хотя в лиге отсюда, в деревне, тоже есть постоялый двор?

В самом деле, Ева никогда над этим не задумывалась.

– У нас добрая еда и тихо. Спокойно.

Он расхохотался.

– Такая же похлебка и каша, как везде. И в деревне всегда можно подмять под бок сговорчивую теплую вдовушку. Тихо – вот ваше единственное достоинство, только и оно уже неважно. Не будет трактир приносить ничего теперь, когда Бен помер, и дело свое никому не передал. Держу пари, у вас уже почти нет заработка.

Он не ошибся. Холера унесла отца месяц назад, и если первые две недели на постоялый двор еще заглядывали путники, то теперь просто проходили мимо. Но Ева полагала, они просто боятся заразы и надеялась, раз холера не пошла по округе, скоро и гости успокоятся и поймут, что в трактире безопасно.

– Я поверил Бену, оставив товар, потому что он никогда меня не подводил. – сказал Гильем. – Но он подвел.

– Жизнь человеческая в руках Господа. Кто мог знать?

Отец уж точно не мог предвидеть своей смерти. Иначе бы позаботился и о старшей, присовокупив к завещанию траст, по которому Ева бы считалась управляющей трактиром в пользу наследников – его вдовы и Фила – с правом оставлять себе долю от заработанного, определенную все тем же завещанием. Этой уловке его научила мать Евы: так лорды обходили закон о майорате4, не желая оставлять младших детей вовсе без средств, и заставила отца написать подобное завещание после того, как родилась старшая дочь. Но с тех пор он дважды женился, что сделало завещание недействительным, а надоумить отца его обновить Еве и в голову не пришло. Даже если бы он сам об этом подумал, заболев, все равно не успел бы ничего сделать. Подумать только, меньше чем за полдня нестарый, крепкий мужчина может превратиться в изможденное тело с ввалившимися щеками и запавшими глазами.

– Жизнь, может, и в его руках, но мне не нужна ничья жизнь, – не согласился Гильем. – Мне нужны мои деньги, и я их получу, так или иначе.

– Если вы согласитесь подождать…

– Я не могу и не хочу ждать. Если через две недели я не получу свое золото от тебя – его даст мой старый приятель. Он возит товар на рынки Порты5. – Гильем склонил голову набок, разглядывая Еву, будто мясной отруб. – Ты старовата, но кое-что выручить можно. Зато за Джулию и Бланш заплатят не скупясь. Особенно за Бланш. Нежный еще не распустившийся бутон…

– Ей десять лет! Джулии тринадцать!

– У язычников своеобразные вкусы.

Ева застыла, не в силах вымолвить ни слова. Это даже не долговая тюрьма, это…

– Да и сильные парни вроде Филиппа всегда нужны в каменоломнях, – продолжал меж тем Гильем.

Но неужели подобное возможно не только в диких восточных землях, но и здесь, в родной стране? Или кредитор лишь хочет напугать покрепче, на случай, если Ева просто жадничает?

– Вы не…

– Не посмею? А кто меня остановит? Трактир на мысу, во все стороны на мили ни одной живой души.

Он резко потянулся через стол, схватив за руку. Задрав рукав, сжал предплечье Евы у самого локтя.

– А чтобы ты не думала, будто я шучу, оставлю памятку.

Его ладонь стала нестерпимо горячей, девушка, вскрикнув рванулась, но Гильем был сильнее. Когда он отнял руку, на тонком предплечье кольцом вздулись волдыри.

– У тебя две недели.

Глава 4

Неделю из предоставленных Еве двух она просидела у очага, глядя на пепел. Гости не появлялись и не было смысла разводить большой огонь, да и дров осталось немного. Младшие обходились для готовки жаровней или просто хлебом и сыром. Самой Еве кусок в горло не лез, и если бы Фил не кормил насильно, она бы о еде и не вспомнила

Девочки несколько раз пробовали спросить, что случилось, и, не получив ответа, отстали. Жались по углам, смотрели испуганно. Пусть беспокоятся лучше о сестре, чем заранее оплакивают собственную участь. Филу Ева рассказала, взяв слово, что не разболтает