мыслей не смогла бы выразить, несмотря на отличные оценки! Откуда я его узнала? И не оттуда ли знаю, как об Альбине шептались, дескать, дерзок не в меру, места своего не знает, все потому, что за острый ум и сильную магию герцог ему позволяет куда больше, чем стоило? А теперь все чаще поговаривали, будто герцог намерен не только признать, но и усыновить бастарда по всем правилам. Альбин, поди, уже предвкушает день, когда сможет расплатиться со всеми, кто за глаза называл его ублюдком. В глаза-то давно никто не осмеливался.

За спиной раздался мерный топот копыт. Я подпрыгнула: накаркала! Вспомнила о нем и накаркала, Альбин за мной поехал, не снес, видать, оскорбления.

Что со мной сделает разъяренный герцогский сынок, привыкший ни в чем не встречать отказа, даже думать не хотелось.

Я попыталась бежать, но ноги подчиняться отказались и сердце прыгнуло в горло, мешая дышать. Видимо, то отчаянное спасение из замка стоило мне всех сил. Все, на что меня хватило – сигануть в придорожные кусты, съежиться там, глядя на дорогу сквозь листья.

Мало кто смел перечить Альбину, даром что вроде как простолюдин. Все же знали, чей он сын. В нашем герцогстве, как и в любом наследственном владении, власть лорда превыше королевской и даже божеской. Господь – высоко, а господин – вот он.

Господи, помоги. Я зажмурилась. Казалось, сердце, что колотится набатом, выдаст меня.

Как меня угораздило его разозлить? Как я вообще додумалась обратиться с совершенно непристойным предложением именно к Альбину? Даже странно, что он согласился заплатить. Ведь в самом деле мог просто задрать мне юбку и сделать все, что пожелает, кто бы ему слово поперек сказал? Но вроде бы мы договорились – только для того, чтобы я сбежала, когда пришло время исполнять свою часть сделки.

Размеренный топот копыт приближался. Я вцепилась зубами в кулак, чтобы не заскулить от страха. Ишь, не торопится. Знает, что все равно никуда не денусь. Угораздило же меня наворотить дел!

Всадник остановил лошадь. Неужели Альбин заметил следы в дорожной пыли и понял, куда я спряталась? Сквозь листья я видела только четыре ноги примерно от середины бабок до колен, а высунуться посильнее было страшно – как бы не выдать себя. Странная масть у коня, невнятно-бурая. Альбин же обычно ездил на рыжем, золотисто-абрикосового цвета.

Ноги свернули с дороги, двинулись ко мне. Я сжалась – может, все-таки пронесет? Затрещали ветки. Нервы мои не выдержали, заверещав как ненормальная, я вскочила, собираясь бежать, и обнаружила в паре метров от себя чудовище с разлапистыми рогами.

Чудовище фыркнуло и понеслось прочь, я осела на подогнувшихся ногах, одновременно смеясь и размазывая по щекам слезы. Лось. Просто лось. И, кажется, я напугала его не меньше, чем боялась сама.

«Я». А кто – я?

Я спускаюсь со ступенек сцены, сжимая в руках аттестат вместе с медалью «за особые успехи в учебе». Мама промокает глаза бумажным платочком.

– Так Вите и надо, – говорит вдруг она, когда я сажусь рядом. – Сколько просила – уходи ты с этой «скорой», и так не заметил, как дочь выросла! Нет, уперся: если все уйдут, кто останется? Вот пусть теперь локти кусает, что не видел, как тебе аттестат вручали.

Я улыбаюсь, обнимая ее. Сегодня мне не хочется ни обижаться самой, ни видеть чужие обиды. Папа почти всегда на дежурстве, и подменить его некому, я давно привыкла к этому. Да и мама ворчит скорее для порядка, давно смирилась.

Распахивается дверь трактира, отец, переменившись в лице, взглядом указывает мне на двери в кладовую. За кладовой – двери в наши комнаты, куда гостям нет хода. Я спокойным шагом двигаюсь к двери, отец, кланяясь, устремляется навстречу гостям, лепечет о том, какая это для нас честь. В самом деле, в последний раз люди герцога заглядывали к нам поесть в тот год, когда родилась Бланш, это, выходит, десять лет назад? Мне нужно предупредить ее и Джулию, чтобы не высовывались, и самой скрыться с глаз. Все мы давно умеем увильнуть, не меняя выражения лица, прежде, чем мужская лапа дотянется до талии или мазнет по груди. Знаем, как разговаривать с буйным пьяницей и как утишить гнев недовольного постояльца, но купцы и их охрана – это одно, а на людей герцога, случись чего, управы искать негде.

– Эй, красавица! – окликает меня властный баритон.

Я оборачиваюсь, и сердце пропускает удар. Конечно, я знаю Альбина в лицо, кто ж его не знает, но никогда не видела так близко.

– Что вам угодно, милорд? – склоняюсь я.

– Чем у вас кормят сегодня?

– Чечевичная похлебка с зеленью, милорд. Постная.

Черный нездешний взгляд обжигает, я заливаюсь краской. Отец словно невзначай вдвигается между мной и Альбином.

– Если милорд пожелает, я запеку на решетке ставриду утреннего улова. А вашим людям…

– Не мельтеши, – перебивает его Альбин. – Сойдет и похлебка. Хлеба и пива, само собой. – Он улыбается мне. – Накормишь, красавица? А ты займись моими людьми. – Это уже отцу.

Отец комкает в руках полотенце, но перечить не решается.

Я устремляюсь к полкам, где сложены миски, дорогу мне преграждает мужчина в кольчуге – впрочем, они все сегодня в кольчугах. Я привычно сдвигаюсь в сторону, но в этот раз маневр не удается – мужчина сгребает меня в охапку. И в тот же миг раздается голос Альбина:

– Джек.

Короткое слово звучит как пощечина. Детина вытягивается в струнку, руки по швам.

– Виноват, милорд.

Я выдыхаю, не успев толком испугаться. Похоже, капитаном Альбин стал не только благодаря происхождению. Я насмотрелась на купеческих охранников – редко когда старший умеет осадить своих людей с полуслова и без зуботычины.

Все то время, пока я разношу еду, потом собираю тарелки, за мной неотступно следует взгляд черных глаз, от которого у меня горят щеки.

Неделю после отец не выпускает меня из трактира – не ровен час беда случится. Но, к счастью, сыну герцога недосуг вспоминать о дочке трактирщика.

Я сжала руками виски и застонала. Не помогло. В голове продолжали тесниться, мешая друг другу, образы из двух жизней, на двух языках.

Я – Ева. Дочь участкового терапевта и врача скорой помощи. Примерная девочка, планы которой на истфак и дальнейшую жизнь накрылись одним далеко не прекрасным июльским днем. Да черт с ним, с истфаком, я бы согласилась всю оставшуюся жизнь мыть туалеты, лишь бы не было того бесконечного кошмарного дня, когда я никак не могла дозвониться родителям, и всего, что за