– Тяжко тебе пришлось, надо полагать.

– Ага. – Я закашлялась. – Да уж.

– Может, пойдем… – Он запнулся. – Перекусим?

Я судорожно сжала мох пальцами ног, замерла, догадавшись: что он только что оборвал себя, чтобы не сказать «выпьем», и послала ему еще одно телепатическое сообщение. Спасибо. Значит, разговоры о клинике дошли и до него.

– Да что-то есть не хочется.

– Мне тоже. Просто я подумал, ты хочешь сменить обстановку и поговорить.

Впервые я позволила взгляду задержаться на нем. И растерялась – так странно смотреть на мальчика, с которым вместе росла; он жил ниже по течению и был моим лучшим другом, а теперь стал мужчиной. Он выглядел по-прежнему, но в то же время иначе. Лицо загрубело, но стало выразительнее. На висках появились седые нити, но тело было по-прежнему подтянутым. Казалось, за эти годы он вполне освоился со своим долговязым телом, заполнил его собой. И прекрасно себя в нем чувствовал. В отличие от меня.

Я слышала, он вроде бы женился. Ну и что – почему бы ему не поговорить со старым другом, даже если он женат? Какая мне разница?

Никакой. Он поднял брови, и мои нервы снова затрепетали. Как мне с ним разговаривать? Что тут скажешь, после всего, что случилось, после того, чему он был свидетелем сегодня?

– В принципе можно и поесть, – набралась я смелости, надеясь на вознаграждение. Может, Джей нашел меня неспроста. Мысль была неубедительная, я понимала, что путаю красивые плечи и искренность. Ну и пусть. Могло быть и хуже.

– «Речная хижина»? – спросил он, и я кивнула. – Лодка при мне. Не забудь забрать свои сапоги.

* * *

Мы отчалили от пристани на небольшой старенькой моторке его отца. Широкая река была темна и спокойна, кое-где подсвеченная отражениями причальных фонарей. Мы скользили по воде, и под урчание мотора я украдкой взглянула на Джея: он правил лодкой, как некогда его отец, стоя, привалившись к подлокотнику кресла. Вдруг вспомнилось, как мы с ним подплыли под ярко-голубое днище этой лодки и нацарапали на ее деревянном корпусе наши инициалы перочинным ножиком. Мы не учли, конечно, что мистер Черами обнаружит наши автографы, когда воспользуется подъемником.

Поравнялись с баржей – плавучим домом с жестяным навесом, стянутым амортизационными тросами и выцветшей веревкой; Джей замедлил ход и помахал парню, сидевшему на складном садовом стуле. Тот снял капитанскую фуражку в ответ. Джей прибавил газу, а я закрыла глаза и подставила волосы ветру.

Мне придется посвятить его во все свои перипетии: наркоклиника, реабилитация, Молли Роб и мой дорогой братец, которые только что выкинули меня из единственного дома, что у меня был. Хорошо, что мотор так грохотал, что было время собраться с мыслями.

Мы подъехали к пирсу «Речной хижины», Джей выпрыгнул из лодки, пришвартовался и протянул мне руку. Коснувшись его ладони, я ощутила восхитительное покалывание. Пока мы шли к фанерной хибаре, освещенной гирляндой белых фонариков, мне отчаянно хотелось плюхнуться за барную стойку как нормальный человек, взять пива, снять напряжение. Нервы посылали болезненные разряды в руки и ноги.

«У.Г.Р.О.З.А.» – напомнила я себе одну из терапевтических мантр, которые мы без конца твердили в рамках пресловутых двенадцати шагов (означает «Усталость. Голод. Раздражение. Одиночество. Злость. Ажиотаж»). В данный момент присутствовали все шесть компонентов, а это означало, что необходимо притормозить и заняться собой. Что вряд ли представлялось возможным. Просто выжить в такой день было бы счастьем.

Мы сели за дощатый столик в дальнем углу, и я смогла оглядеться. Некогда я сама стояла тут за стойкой – одна из моих недолгих алкогольных подработок, которых, к сожалению, было за эти годы немало, но, слава богу, я не заметила знакомых ни за ней, ни среди посетителей. Хозяева с тех пор остались те же – ворчливая парочка лет шестидесяти, – но они обычно держались подальше от столиков, проводя время в задней комнатке за покером и периодически покрикивая в окошечко на расслабленных подростков из числа персонала.

– Два чая с сахаром, – заказал Джей официантке и повернулся ко мне: – А ты красавица.

Я прижала руку к груди, потрясенная комплиментом. На самом деле я была тощей, бледной и дерганой. После больницы мало кто хорошо выглядит.

– Ты так любезен!

– Не без того. Но я и вправду так думаю. Сейчас ты красивее, чем в восемнадцать. Не то чтобы тогда ты была некрасивой, просто… – Он сбился. – Не бери в голову.

Я покраснела. Восемнадцать мне было вечность тому назад, а непростые годы и химические препараты не могли не оставить следов на моем лице. Но от того, как он смотрел на меня, – глаза честные, лицо открытое, на губах легкая улыбка, – в душе шевельнулась надежда. Вдруг он все еще видит во мне что-то хорошее и чистое.

Я наблюдала, как он делает заказ. Раскованный, без малейшего стеснения. И, если честно, красивый до безумия. Пришлось напомнить себе, почему мы с ним так ни разу и не переспали. Потому что я боялась – в силу разных причин, прежде всего из-за обещания отца, что он за это меня убьет, а потом найдет и убьет Джея. И это была не пустая угроза: когда человек смотрит на тебя глазами Клинта Иствуда, не очень хочется экспериментировать.

Другой причиной, хранимой так глубоко и так долго, что яд от нее, похоже, просочился в мою кровь, кость и душу, был Роув Оливер. Не человек, а выгребная яма, живший в цокольном этаже солидного, с колоннами, родительского дома выше по реке. От одного его имени во рту возникал мерзкий вкус.

К чести Джея-подростка, мои постоянные и однозначные отказы он принимал стоически. Никогда не задавал неловких вопросов, никогда не принуждал к тому, к чему я не была готова, и всякий раз появлялся на крыльце с неизменной улыбкой и приглашал поесть мороженого или пойти в кино.

Чего у Джея было не отнять, так это умения играть вдолгую.

Он сообщил мне об этом, когда нам было одиннадцать лет и мы удрали пускать фейерверки, которые украли из запасов мистера Черами (он приготовил их ко Дню независимости). Мы притаились в лесу за домом, он щелкал отцовской зажигалкой, пытаясь поджечь заплесневелую римскую свечу, и вдруг сказал, что все как следует обдумал и решил, что нам, видимо, стоит пожениться. Не в ближайшее время, конечно, а лет в двадцать или типа того. Учиться можно и в разных колледжах, зато насчет поиска парня можно будет не беспокоиться.

Кажется, я промямлила что-то типа «клево» или нечто столь же глубокомысленное. Ухватившись для равновесия за молодую сосенку, он нагнулся ко мне и коснулся губами. То был наш первый поцелуй, он казался священным, точно печать, скрепившая торжественный пакт. В следующие годы я убедила себя, что Джей остался со мной именно из-за этого пакта. Он никак не мог поверить, что я та, кем хочу казаться. Я уже начинала скатываться по наклонной плоскости и избегать его звонков. Соблюдать пакт я уже не могла. И никак нельзя было позволить ему увидеть меня настоящую.