Марины Васильевны было найдено спасателями только вечером. Дочь покойной..."

_____________

лапскаус* -- традиционное норвежское рагу из мяса и овощей.

кве-фьордкаке** -- пирог состоит из слоев безе, ванильного крема и измельченного миндаля.

Глава 4

Глава 4

МАРИ

Еще не открывая глаз, полностью погруженная в утреннюю полудрему и не желая из нее выбираться, я все же глубоко втянула воздух подмерзшим носом. Запах тревожил своей незнакомостью, какой-то неправильностью…

Почему-то страшно было открывать глаза, но чем больше я лежала, приходя в себя, тем больше понимала: там, за моими плотно сомкнутыми веками, находится что-то жутковатое. Глаза я открывала медленно, инстинктивно чего-то боясь.

Первой мысли не было, как, впрочем, и последующих. Зато сильно сперло дыхание, и несколько минут я судорожно хваталась за горло, пытаясь хлебнуть ставшего вдруг тяжелым и плотным воздуха. Сидя на непонятном деревянном топчане, я в полной растерянности оглядывала довольно убогую комнатушку, не понимая где я, как меня сюда занесло, и даже не слишком соображая – кто такая, собственно, «я».

Осознание личности начало приходить постепенно.

Я – Сергиенко Марина Васильевна, мы отдыхаем с Кариной на берегу Ладожского озера… Карина поправила очки… Бегают и орут дети… Я иду по воде… И вдруг, как вспышка молнии – отчетливое воспоминание о том, как скрученное болью тело, извиваясь, уходит на глубину, а там, высоко-высоко, сквозь зеленоватую толщу воды виднеется огненный шар солнца…

Получается, я что – утонула?! Все еще задыхаясь незнакомым воздухом, чувствуя нелепость, неправильность, несогласованность собственного тела, личности, странной обстановки вокруг, я закрыла глаза и рухнула на топчан, пытаясь понять и осмыслить произошедшее.

Несколько минут я бездумно лежала бревном с закрытыми глазами, выравнивая дыхание и сердцебиение. Потом, стараясь не делать «мысленных скачков» резко, начала собирать в одну кучу все, что успела заметить и понять.

«У меня чужое тело… Я не в больнице… И это не квартира», – тут я начала сама задавать себе вопросы и сама же на них отвечать:

-- Почему это не квартира?

-- Грязные беленые стены и такие полы в квартирах не бывают, даже в бомжатниках.

-- Тогда где я нахожусь?

-- Не очень понятно, возможно – деревня, потому что попахивает навозом, хотя окно закрыто и даже завешено короткой шторкой.

-- Точно не больница? Может быть, как раз сельская больничка и есть?

-- Даже в самой глухой деревне не может быть медпункта, где полы будут земляными, а постель – вот такой.

-- Может, Карина отвезла меня к какой-то местной знахарке?

-- Ни одна знахарка в таком сарае жить не будет. Кроме того, знахарка не способна поменять мне тело… -- тут мысли снова сбились в кучу, я почувствовала сильную усталость и довольно быстро погрузилась в сон.

Думаю, это была защитная реакция организма, мозга или души. Кто знает, что именно было первично для выживания, но больше всего этот сон напоминал хороший медицинский наркоз.

Когда я вновь «включилась» в жизнь, мне было уже немного проще принять то, что тело, в котором я очнулась, не мое. Это была самая безумная вещь, которую первый раз я даже побоялась обдумать: слишком это смахивало на сумасшествие. Но, вставая, я не могла не видеть новых чужих рук и ног, которые вдруг стали моими. Да и темные волосы совершенно точно принадлежали не мне.

Сейчас я лежала все еще с закрытыми глазами, принюхиваясь и прислушиваясь к новому миру. В комнате явно кто-то был. Я слышала шаги, кряхтение и вздохи, двигались какие-то вещи, что-то брякало. Потом человек подошел совсем близко к кровати, и мне на лоб легла тяжелая, влажноватая рука. Послышалось какое-то бормотание, что-то вроде:

-- Хвала милостивой Ман (Маан, Моан или даже – Муан), – я толком так и не расслышала.

Голос вроде бы был женский. Рука еще чуть погладила меня по лицу, и человек отошел. Я не знала, как дальше лежать неподвижно – внутри все кипело от всплеска адреналина.

Нет, я не испытывала страха за жизнь, однако, прекрасно понимала, что заняла в этом мире чье-то место. Мне казалось, что как только я открою глаза, все сразу поймут - я пришлая чужачка, захватчица.

Кроме того, женщина говорила не на русском. Довольно мягкий язык, но точно не славянский. И хотя я прекрасно ее поняла, все равно не соображала, как я смогу разговаривать на языке, которого не знаю?!

Это порождало состояние паники. Но лежать неподвижно и делать вид, что сплю дальше было просто невозможно: тело требовало движения, туалета, еды, а мозг требовал хоть какой-то ясности. Я открыла глаза и села.

За это время в комнате ничего не изменилось, кроме того, что стало значительно темнее. На столе, часть которого была заставлена глиняными посудинами, в небольшой плошке с длинной ручкой горел огарок свечи. Сероватые беленые стены и углы комнаты тонули во мраке, а огонек клал жирные желтые мазки света на старое дерево стола, миску с каким-то варевом и саму женщину – пожилую, невысокую, грузную.

Она застыла с ложкой в руке и как-то неуверенно повернула ко мне лицо, оказавшееся в тени.

-- Мари?! Мари, девочка моя, ты очнулась?!

Бросив ложку в миску так, что разлетелись брызги, она вскочила с табурета, схватила за ручку плошку с мерцающим огоньком и, неуклюже подволакивая ногу, двинулась ко мне. Я сидела на кровати, поджав под себя ноги и молчала, совершенно не понимая, что и как я должна ответить.

Женщина поднесла свечу к моему лицу, заодно ярко осветив свое.

Лет пятьдесят, если не больше, обвисшие складками брыли, двойной подбородок, густые черно-седые брови. И только глаза, тонущие за набрякшими веками, смотрели ясно, даже чуть поблескивая. Женщина моргнула, и водяные линзы слез скатились по щекам двумя ровными каплями.

-- Девочка моя, святая Маас услышала мои молитвы! – толстуха всхлипнула, глядя на меня, и скривила в улыбке тонкогубый рот, вытирая пухлой рукой слезы на щеках. – Хочешь пить? Дать тебе молочка? Я сегодня как чуяла, у тетки Фет прикупила немножко.

Я заелозила на кровати, пытаясь встать – очень хотелось в туалет, и я совершенно не понимала, как ей ответить. Судя по всему, эта женщина – мать той девушки, в теле которой я очутилась. У меня просто не хватало духа заговорить с ней.

Толстуха подхватила меня за руку, закинув ее себе на шею и ловко подсунув плечо мне подмышку. Обняла свободной рукой за талию и, придерживая, помогла встать с