сказать да к кулону подчиняющему прикоснуться, но в том-то и дело, что не амулет это был, а артефакт, и волю ломал он необратимо, от того я не хотела его использовать, а мужик… Мужик, видимо, понял это каким-то своим, звериным чутьем.

И точно понял.

– Спасибо, ведьма, – сказал вдруг.

– Да не за что, охранябушка, – усмехнулась я, – давай, милый, два шага – и дома будем. Сдюжишь?

Он только кивнул в ответ.

А я клюкой дважды оземь ударила да и открыла короткий экстренный путь к дому своему. Только вот не два шага тут было, а все пять. Но мужик ничего – первый шаг сделал, на втором пошатнулся и не устоял, третий прополз, к четвертому только рухнул, аккурат на ступеньки избушки моей. И все бы ничего, только все так же змеилась, клубилась, кралась за ним несправедливость зверская… и как помочь рабу своему, я не знала. Как излечить ведала, а вот как помочь беде его – нет.

* * *

На пороге моей избушки долго сидели мы оба…

Ну как сидели – я сидела, задумчиво подпирая щеку кулаком, и ждала Михантия, а мужик – он лежал кулем почти бездыханным, впрочем, про куль это я утрировала чрезмерно. Хорош был мужик… когда-то давно. Стать, разворот плеч, волосы черные, словно вороново крыло, а ныне с проседью на висках, руки… многократно ломанные, но видать до пыток пальцы были красивые, сильные, меч держали уверенно, да и не только его. Сильный был мужик… когда-то. А сейчас смотреть на него и то больно было.

Когда Михантий появился перед моим домиком, сразу и не понял, от чего это рядом со мной мужик лежит.

– Тяжелый, – сообщила я медведю, одновременно потянувшись за бочонком с медом, который на гостинец ему припасла. – Знаешь, поначалу решила, сама справлюсь, выглядит же как мешок костей, но тяжелый оказался, не поднять.

– Угуррр, – прорычал медведь сочувственно.

А я серьезно чуть не надорвалась. Думала, ну мужик и мужик, тут уж точно только кожа да кости, постелила ему в сенях, поставила отвары нужные на плиту, ужин в печку, а как пришла тянуть этого – ни в какую, даже с места не сдвинуть. Пришлось звать Михантия.

– Только ты осторожно, – попросила, поднимаясь со ступенек и отодвигаясь, чтобы медведю было где развернуться, – и так ему досталось.

– Угум, – подтвердил лесной зверь и мой закадычный приятель, берясь лапами за бессознательного мужика.

И тут случилось то, чего вообще никто не ждал – едва когти медведя бережно и практически трепетно сжали изможденное тело охраняба, как мужик вдруг мгновенно пришел в себя, оттолкнулся от ступеней ногами, опрокидывая на спину моего медведя и сноровисто падая следом, чтобы со всей силы локтем острым прямо мишеньке в живот треснуть.

– Ты что творишь, ирод окаянный?! – возопила я, хватаясь за клюку. – Не смей медведя бить, сволочь!

Ирод на меня взглянул, глаза его помутились, и мужик снова вырубился. Прямо на медведе и вырубился.

И вот после всего этого, когда Михантий тащил мужика в сени, я сделала вид, что не заметила, как медведь его пару раз о косяк приложил, и вообще кинул не очень бережно на матрас, свежим сеном набитый, да хоть пинать не стал, усовестился.

– Ну, может, у него инстинкт такой, шкуросохранятельный, – глубокомысленно предположила я, пытаясь оправдать нападение одного виновного мужика на одного невинного медведя.

Михантий очень скептически на меня посмотрел, показательно тяжело вздохнул да помычал неодобрительно. Не одобрял в смысле.

– Ничего, оклемается… наверное, – неуверенно сказала я, глядя на мужика, который сейчас больше на груду сломанных костей в мешке походил.

Медведь был со мной не согласен, логика и здравый смысл тоже, но какая ж ведьма мимо несправедливости жгучей пройдет? Правильно – умная. А это явно не я…

– Мед не забудь, – крикнула в спину уходящему медведю.

Тот поклонился благодарственно, бочонок прихватил и был таков.

А не особо умная ведьма осталась и со своим рабом, и с бедой надвигающейся, и с чувством опасности неминучей, и с цельной жгучей несправедливостью. Та зависла в углу облаком немого укора, напоминая, что пора браться за лечение охранябушки, а то ж до утра не доживет же.

* * *

Всю ночь я как самая умная просидела рядом со охранябом. Сначала вливала в него отвары пипеткой по капле, после часу ночи по две капли, к четырем утра по ложечке чайной каждые пять минут, в седьмом часу я вырубилась на моменте заливания в него отвара уже через носик фарфорового чайничка.

Оно, может, я бы и не вырубилась, но прошлую ночь одна не очень умная лесная ведунья всю эту самую ноченьку читала пошлый рыцарский роман, а на сегодня почитать уже было нечего, от чего спать хотелось неимоверно. И в какой-то момент, я только на секундочку глаза прикрыла, чайничек у рта мужика моего удерживая… А дальше не помню.

* * *

Проснулась я утром, спозаранку, часов было восемь, не больше, и разбудил меня низкий мужской голос:

– Девушка, что вы тут делаете?

С трудом разлепив ресницы, обнаружила, что мой охраняб уже очень даже пришел в себя, выпил все из чайничка, и из ведерка допил, и даже самовар, что стоял рядом опустошил тоже, а теперь будил меня, сладко спящую на его законном спальном месте, хотя я точно помнила, что сидела рядом на низкой табуретке, когда поила его, и вообще не помнила, чтобы перебиралась поближе к болезному.

Проморгавшись, поняла, что, во-первых, мужик слишком быстро как-то в себя пришел, во-вторых, я, не ожидавшая столь быстрого восстановления пленника, несколько была не в образе, а в-третьих:

– Сегодня же суббота!

– Суббота? – нахмурился мужик.

– Ну да, суббота, ярмарочный день! – воскликнула я, соскакивая с его постели.

Охранябушка поднялся тоже, но не столь резво… хотя одно то, что сам с первого раза поднялся, немного смущало. И вообще многое смущало, но не суть-то.

– Ты это, ложись, – приказала я, – ведьма скоро придет, а она ого-го суровая!

Раба это не напрягло.

– И до мужиков охочая! – добавила я.

А вот это уже напрягло, мужик мгновенно сел и принялся изображать бледный и болезненный вид. Но это не помешало ему задать крайне неприятный вопрос:

– А ты… кто?

– А я тебя отпаивать должна была, – практически не соврала я. – Но ты уже и сам все выпил, как я погляжу. Нужник-то сам найдешь?

На меня посмотрели так, что стало ясно – коли не найдет, то у меня тут два нужника появятся, в смысле этот если не найдет, то отстроит с нуля. Решительный такой индивид, явно со всеми проблемами привык справляться сам.

– Вот и славненько, – засуетилась я, из сеней пятясь в избушку, – а я побежала, ждут меня родители-то.

И юркнув в дом, споро схватила сарафан, натянула его поверх рубашки-вышиванки, в нее вчера сразу переоделась, как помыться смогла за пять минут в перерыве между ложечками вливаемого в мужика отвара. Волосы заплела в две косы, украсила лентами с рябиной, взяла корзинку, монеток мелких и, обувая лапти на ходу, попрыгала к двери.

Вот тут-то мы и встретились.

Моя голова и живот охраняба. Но так как живота толком не было, от столкновения стало больно… причем мне.

– Ох ты ж! – только и прошипела.

– Аккуратнее. – Мужик меня придержал, не дав упасть. – Что ж ты как оголтелая носишься?

– Так спешу же! – подавив вопрос о том, как он вообще ходит, выдохнула я.

Выпрямилась и мужика еще раз внимательно оглядела.

В общем… большой был мужик. И плечистый. И опасный такой, как волк-одиночка, которого серые всей стаей разом побаиваются, а еще мужик видел. Избу мою в смысле видел. Для других тут, как ни зайдешь – тьма беспросветная, а этот одним взглядом быстро все осмотрел, да так, что стало ясно, – видит он. И чашку на столе оставленную, и пирожок надкушенный, и книжку…

Книжка!

Я метнулась к столу, хватая томик, засунула в корзинку и обратно к выходу было подалась, когда до охраняба дошла одна только ему видимо ведомая истина:

– Стало быть, ведьме служишь.

Хм, интересное предположение.

– Стало быть – служу, – не стала я отпираться.

И невежливо вытолкав мужика из светлицы, дверь закрыла, а затем добавила:

– Ведьма сказала, тебе до заката есть ничего нельзя, только пить. И спать. И пить, и…

– И спать, я понял, – произнес мужик.