Перспективами он называл две бабушкины квартиры, которые он продал, и купил помещение на первом этаже жилого дома. Я знаю, что должна входить в положение моих посетителей, даже если мне совсем не нравится их жизненная позиция, но я разрешаю себе иногда провоцировать их, если вижу, что самое опасное в их жизни – это рельсы, по которым они очень часто едут в никуда.

– Что вы сделали с бабушкиными вещами?

– Что? – Он подумал, что ослышался. – С какими вещами? Я говорю, сначала открыл магазин автозапчастей, а в соседнем доме ребята тоже открыли салон, и…

– С бабушкиными вещами. Ведь в обеих квартирах, наверное, было очень много старых вещей.

– Вывез грузовиками. Три или четыре грузовика.

– Куда?

– Что?

– Куда вывезли?

Он посмотрел на меня так, как будто я спросила, не ест ли он на завтрак личинки жука-короеда.

– Куда вывезли вещи? – повторила я как можно нейтральнее.

– На свалку! Куда еще можно вывезти старьё?

– А себе что оставили?

– А что можно было оставить из этой рухляди?

– Не знаю. Что-то на память хотя бы.

– Я не разрешаю дома держать старьё.

Иногда я думаю, что неверно выбрала профессию. И еще не поздно ее поменять. Например, пойти в судебные приставы. Или в садовники. Требовать алименты у жестоких и равнодушных отцов или растить цветы, которые не умеют говорить, доказывать свою правоту, жаловаться… Может быть, я устала? Накопилось? Нужно уехать куда-нибудь в горы, в дикое место, где летают огромные птицы, растут эдельвейсы, где остались еще люди с какими-то понятными ценностями. Бабушки, которые месят тесто руками и пекут лепешки в огромных каменных печах, прядут нить из овечьей шерсти и вяжут из нее большие теплые носки. Мужчины, которым непонятно сколько лет – то ли пятьдесят с хвостиком, то ли сто. Они пьют некрепкое вино, говорят на языке, который ты никогда не выучишь, и выбирают невест – сыну, правнуку или себе.

Я заставила себя вернуться мыслями к своему посетителю, который недовольно кашлянул.

– А фотографии?

Он непонимающе смотрел на меня.

– Старые фотографии, – объяснила я.

– На фиг все это.

И такой человек приходит к психологу, чтобы тот помог ему разобраться со своими чувствами. Значит – у человека есть чувства. Или только проблемы, которые не дают ему спокойно наслаждаться жизнью. И надо найти способ перестать реагировать на эти проблемы.

– Понимаете? Я хочу поставить барьер. Как в боксе. И не могу. Вы должны дать мне какой-то универсальный ключ.

– А выпивка не помогает?

– Печень сдает.

– Жаль. Потому что это самый лучший способ.

– Вы серьезно?

«А вы серьезно?» – хотелось спросить мне, но я не стала. Ведь я добровольно пришла сюда работать, и должна помогать любому. Даже человеку, который выбросил всю прошлую жизнь – тех людей, которые дали ему жизнь, как будто сам отрезал себе ноги и хочет теперь бегать. Но ведь у кого-то получается. Кто-то может идти по трупам, по пепелищу, по разрушенным домам и разбитым судьбам, богатеть, жировать, быть абсолютно счастливым. А кто-то нет. Хочет, но не может. Если бы у него получилось всё так, как он планировал, он бы, наверное, был счастлив. Просто у всех не может получиться. Один выигрывает за счет других. Дикая, дикая природа конкуренции, нечестной, нечеловеческой, если под словом «человек» мы понимаем некое высшее существо. А если нет?

Сколько копий сломали философы, сколько слов сказали, пытаясь разгадать природу человека, вычисляя, сколько в нем божественного, сколько человеческого, а сколько животного. И ничего не разгадали. По разным подсчетам приблизительно пять миллиардов людей верят, что сотворены по образу и подобию высшего существа, то ли с плотью, то ли просто духа, то ли высшего разума, имеющего облик, подобный нашему. Остальные верят во что-то свое или не верят ни во что. И никто не сказал, что уповающие на высший разум и высшую силу – правы, а остальные – нет. Верящие в свою слабость и зависимость от необъяснимой силы пытаются огнем и мечом убедить остальных, что эта сила есть. Потому что ведь правильно то, во что верю лично я, мое – истинное, ваше – нет.

Как сказать сейчас моему посетителю, что он неправ изначально, где-то далеко в прошлом? Как найти эту точку и оттуда начать разматывать клубок? Как заставить его пройти этот путь назад и потом переставить все в голове? И возможно ли это? Особенно если человек далек от мысли о том, что неправ – он. Не судьба, не окружающие его люди, даже не его родители. Он. Попробовать осторожно приблизить его к этой мысли. Или обрушить на него правду. Такую, какой она кажется мне.

Глава 4

Дни на работе иногда тянутся бесконечно, но я не могу сказать, что мне это тяжело. Я читаю новости, просматриваю свои записи о посетителях, хотя никогда точно не знаю, придет человек снова или нет. Порой рабочие часы пролетают, особенно если в один день несколько человек решат прийти ко мне со своими трудно разрешимыми проблемами.

Мне казалось, что я пришла на работу еще вчера, так долго тянулось время. Солнца видно не было, поэтому было ощущение, что время остановилось, и один долгий-долгий темный день никак не кончается.

Когда Юлечка заглянула ко мне с обычным вопросом «Можно мне пораньше сегодня на пятнадцать минут, всё равно никого нет?», я увидела, как за ее спиной открывается дверь и заходит женщина. Поэтому мне пришлось Юлечке ответить «Нельзя» и снова включить компьютер.

«Тридцать два – тридцать три годика» – прикинула я, глядя на молодую женщину. Граница «тридцать» обычно очень хорошо видна, так же как и сорок. Хотя одета, как в седьмом классе. Валяная розовая шляпка, коротенькое сливочно-белое пальтишко, художественно порванные и заштопанные цветными нитками поверху джинсы, огромные светлые ботинки, с черными шнурками и перламутровыми бабочками по бокам. В общем, засиделась в отрочестве. Посмотрим, что будет рассказывать.

– Он так меня ревнует! – начала без предисловий посетительница. – Так ревнует!

Я ждала, что будет дальше. Судя по виду молодой женщины, сегодня в ее расписании появилась новая графа – «поход к психологу». Проблем серьезных нет, но новых развлечений хочется.

– Хорошо, продолжайте.

– И он страдает. Я же вижу! Как ему сказать – «не ревнуй!»?

– Так и скажите. – Надо было отпустить Юлечку, она так хотела пойти в кино.

– Я говорю… а он… Ну как мне между ними быть?

Я незаметно вздохнула. Кажется, я не психолог. Я не люблю людей, рассказывающих мне ерунду.

– Между ними – между кем?

– Аркаша – мой хороший друг, партнер, у нас маленький бизнес, и… ну там… Иногда он остается у меня на выходные. А Гарик – живет всегда. Как он может не ревновать? И как мне быть?

Женщина шлепала надутыми губами и смешно поднимала брови. Я поняла, что лоб у нее проколот ботексом, брови поднимаются с трудом, и говорить ей тоже неудобно. Наверное, еще не привыкла к таким губам. Мне ее не жалко, мне не интересно, что она говорит, я не хочу развлекать явную бездельницу. «Бизнес»… Интересно, что подразумевается под этим словом, чем торгует ее друг-партнер, он же любовник на выходных? И как она решает вопросы с Гариком, когда у нее ночует ее партнер Аркаша?

– Вот… – Посетительница протянула мне телефон с фотографией. – Ну как ему сказать: «Ты мне важнее Аркаши?» Аркаша все равно всегда уходит, и я сама не хочу с ним жить, он вредный и эгоист, и мне не нравится его запах, эти его протеиновые батончики и коктейли… Как это всё объяснить Гарику? Ну как?

С фотографии на меня смотрел симпатичный белый пес, явно не карманный, но и не волкодав. Даже странно, что она купила собаку такой породы. Теоретически мы выбираем собак, похожих на нас самих, и у этой тридцатилетней школьницы должен быть сопящий мопс, или, скорее, йорк с бантиком или дрожащий от холода и тревожных мыслей пекинес.

– Это – Гарик? – уточнила я.

– Да! Да… Ну что посоветуете?

– Сходите на консультацию к зоопсихологу.

Женщина усмехнулась.

– Вот и вы туда же! Что мне может сказать зоопсихолог, если у Гарика душа человеческая? Если он умеет плакать, страдать? Ладно, я поняла. Давайте так. Я вам заплачу частным образом, ведь эта консультация бесплатная? А вы постарайтесь мне помочь. Нам – нужна – помощь. Понимаете? Мне и Гарику. Он мне больше не верит.