Женщиной Тамара Кравцова была видной, статная блондинка с пышными формами. Этим летним вечером Минченков, выпив для храбрости, решил навестить старую знакомую, которая года полтора назад овдовела и теперь жила, по слухам, совсем без мужчины.

Тамара встретила друга радостно, повела в дом, покормила салатами собственного приготовления – тарелки действительно стояли на столе в небольшом зальчике, – потом налила немного водочки. Минченков опьянел и стал к Кравцовой приставать с недвусмысленными намерениями. Та вроде не шибко и сопротивлялась, только хихикала да подбадривала приятеля. Но когда тот начал задирать ей подол платья и лезть в трусы, возмутилась, надавала Минченкову по щекам и велела убираться.

Но водка уже попала в кровь, и убираться тот не захотел: повалил Тамару на пол, стал стаскивать платье. Кравцова сопротивлялась, потом крикнула: «Не хочу я с тобой трахаться, с импотентом!» Этого оказалось достаточно, чтобы Минченков разъярился, схватил со стола кухонный нож и три раза ударил им Кравцову: дважды в грудь, где сердце, один раз – в живот. Потом выбросил нож за угол дома, решил сбежать, но тут его взгляд упал на неподвижно лежащую в луже крови женщину, и Минченков понял, что жить с этим грехом на душе не сможет, после чего сел на крыльцо дома и стал плакать.

Минут через пятнадцать во двор заглянула старушка-соседка, приковылявшая к Кравцовой за обещанными конфетами. Минченков кротко попросил ее вызвать милицию, потому что он убил Тамару. Старушка оказалась из бывших партийных, поэтому сначала заглянула в дом, увидела труп, после чего недрогнувшей рукой залепила Минченкову по уху и заорала на полпоселка: «Убивают!» На крик сбежались соседи. Минченкова, который даже не сопротивлялся, повязали, и вот теперь он взахлеб давал показания о совершенном преступлении.

Красота, да и только. Ни тебе беготни в поисках преступника, ни тебе тяжелой работы по выбиванию показаний. Не убийство – мечта, если можно так говорить об убийстве.

Оперативники покрутились возле дома, посмотрели на распростертый в зальчике труп, залитый кровью, – глаза Кравцовой были широко открыты, на лице застыло выражение растерянности, – взяли под белы рученьки Минченкова и отвезли в райотдел, где он собственноручно, как образцовый кающийся преступник, написал явку с повинной. После этого его с чистой совестью передали на руки дежурившему в тот день следователю районного отдела Следственного комитета Королеву и об убийстве забыли, благо преступность на месте не стояла, и работы хватало всегда.

Летом долго не темнеет, а особенно в июле – когда солнце, даже садясь, ласкает длинными лучами пыльные улицы. Вот оно уже опустилось за горизонт, а его отсвет на облаках еще падает на землю. Летом и работается охотнее – разве сравнить шесть часов декабрьского вечера с шестью часами июльского? В декабре с тоской поглядываешь в окно, видишь только свое отражение в стекле – на улице темнота и холод, и блекло-желтые фонари едва пробиваются сквозь промозглую черную сырость. Уже не видишь разницы – пять часов вечера или восемь, уже после обеда начинают наваливаться с неба сумерки.

То ли дело – июль. Восемнадцать ноль-ноль – а светло как днем, жара почти спала, остался только теплый ветерок и последние, ласковые солнечные лучи. Кажется, что впереди еще много времени, и тоска не одолевает: можно все успеть засветло, и домой вернуться не в промозглой темноте, а по светлой дороге.

Есть, конечно, счастливые люди, которым любое время года нипочем. К таким относился сегодняшний дежурный опер капитан Терещенко. Весной, осенью, в метель, в дождь, в жару или в слякоть – его настроение оставалось ровным: отвратительным. Терещенко вечно был чем-то недоволен, бурчал под нос, спорил с начальством, огрызался на критику и был воистину образцом худшего подчиненного. На любые замечания в свой адрес он незамедлительно начинал высказывать, что ему по большому счету наплевать на мнение говорящего, что у него опыт работы такой, что сопляки розыскные должны перед ним на коленях ползать и разговаривать исключительно шепотом – в общем, зануду в коллективе не любили, но и поделать с ним ничего не могли: он был любимчиком бывшего начальника криминальной милиции Бортюкова. Они вместе начинали работать, вместе пришли в Борисовский райотдел, где Терещенко плотно засел на направлении разыскиваемых преступников, а Бортюков ушел в вышестоящее начальство, в связи с чем делал старому другу всяческие поблажки. Терещенко с удовольствием ими пользовался, а при случае еще и постукивал на коллег, вот и терпели его, стиснув зубы, хотя всем давно хотелось устроить капитану «темную».

Самым нелюбимым занятием Терещенко были суточные дежурства. Его и так старались ставить на сутки как можно реже, чтобы не выслушивать каждый раз нытье и жалобы, но как тут уменьшишь количество дежурств, если личного состава – всего ничего? Словно не понимая этого, увидев свою фамилию в списках дежурных более двух раз в месяц, Терещенко поднимал крик, будто его резали. Незамедлительно падали и его показатели. В конце концов, поняв, что с ним дешевле согласиться, чем переспорить, капитана стали ставить на дежурства совсем редко. Но в этот июльский день Терещенко все же пришлось выйти в суточный наряд, в связи с этим настроение он портил всем присутствующим.

Демьяненко эту его особенность прекрасно знал и старался с капитаном общаться как можно меньше. Поэтому, когда тот возник на пороге его кабинета, он внутренне приготовился к очередной неприятности. Так и вышло.

– Я никуда не поеду.

В этом был весь Терещенко. Что – не поеду, куда – не поеду, из-за чего – не поеду? Объясни, в чем дело, потом начинай свое «не хочу, не буду».

Демьяненко поднял голову от бумаг и посмотрел на него:

– Куда – «никуда»?

– На происшествие.

– На какое происшествие?

– Ты что, не слышал? – вытаращил глаза Терещенко. – Группу собирают!

– Саш, раз я спрашиваю, что случилось, значит, не слышал.

– Ну, не знаю. Только я никуда не поеду. Я ездил уже сегодня на две кражи, больше никуда не поеду.

– Да что случилось? – начал выходить из себя Демьяненко.

– А ты не слышал, что ли! Дежурный уже всем позвонил!

Демьяненко плюнул и продолжил дописывать рапорт, капитан еще немного постоял у двери.

– Ну ты поедешь, нет? – повторил он. Как с таким разговаривать, Демьяненко было непонятно, поэтому отвечать он даже не стал. – Ну тогда я пойду к Газиеву и скажу, чтобы менял меня на кого угодно. Я не собираюсь по всему району мотаться, я на двух кражах уже сегодня был.

– Иди, Саш.

– Я пошел к Газиеву.

Терещенко вышел, хлопнув дверью, оставил оперуполномоченного Демьяненко в легком недоумении – какого дьявола капитан хотел? Он посмотрел на часы и с удивлением понял, что уже половина девятого. Заработался. В розыске редко уход с работы совпадает с временем окончания рабочего дня, но на сегодня уже перебор. Сунув бумаги в сейф, Демьяненко закрыл его на ключ и вышел из кабинета.

Но далеко уйти не удалось.

– Леша, – окликнул его Газиев, который тоже запирал свою дверь, – загляни к Кушакову в дежурку, пожалуйста. Ты домой собрался?

– Вообще-то да.

– Там труп в Приморке непонятный, нужно съездить.

Демьяненко удивленно посмотрел на начальника:

– Подожди, у нас сегодня Терещенко дежурный! Пусть он и едет.

– Леш, от Терещенко там будет толку как от козла молока. Сам знаешь. Он сейчас специально поедет и ни хрена не сделает, если там криминал – будет на отделе «висяк».

– Алан, все хорошо, конечно, но я недавно из Крайнего вернулся, – разозлился Демьяненко, уже понимая, что ехать придется. – Я там тоже не мух гонял, а по убою работал, пока Терещенко дома ужинал. Какого хрена мне опять на убой ехать?

– Да там не убой еще, может быть…

– Так Приморка на другом конце района, Алан! Даже если не убой, это на два часа с дорогой!

– Леш, – Газиев направился на выход, – бери Березяка и езжай на труп. Чего пререкаться, если все равно ничего не изменить. Я сказал Терещенко, что у меня в живых остались только ты и Вася и что ты с убоя только приехал, а тот заявил, что на кражах устал, и побежал к Бортюкову. Он сейчас все нам похерит, сам знаешь.

– Зашибись! У него стаж работы больше, чем у меня, и он все похерит!

– Леш, ладно. – Газиев уже выходил из коридора. – Отзвонись с места.

И – пламенный привет!

Такие