Шрифт:
Закладка:
Возможно, праведный Монгаку всего лишь вспомнил, что монах Энъи прежде был славным воином Сато Норикиё, и, вероятно, не забыл боевых искусств, коими настоятель не владел.
Но может быть, он увидел в госте что-то еще?
И теперь господин Исэ тщился понять - что.
Преподобный Энъи вовсе не выглядит человеком, способным в любой миг превратить монашеский посох в оружие. И не потому что он стар. Господин Исэ тоже совсем не молод, хотя и моложе гостя. Монах очень спокоен, возможно, это и напугало буйного Монгаку. Спокойствие ли это человека, познавшего дзен? Или он знает что-то еще? Потому что его по-прежнему окружают слухи, но совсем иные, чем полвека назад. Утверждают, будто ему открывается неведомое, и он встречал такое, что прочие умерли бы от страха. Именно ему явился призрак свергнутого императора Сутоку, ставшего князем тьмы, и проклявшего императорский дом, из-за чего и произошли все последующие смуты и войны. А преподобный Энъи, ничуть не устрашась, урезонивал Сутоку и пытался успокоить его мстительный дух. Он водил дружбу с теми, кто практиковал оммёдо и со странным монахом Мёэ, утверждавшим, что люди созданы из вещества того же, что их сны. И прочее такое, во что здравомыслящий воин ни за что не поверит. И о чем им говорить с преподобным, не о стихах же? Но вот он, сидит напротив, пьет чай, да и от сакэ не отказывается, не зря Монгаку называл его дурным монахом.
Они пьют - немного, маленькими глотками, обмениваются вежливыми фразами, как подобает родственникам, которые ранее не встречались, но наконец сподобились свести знакомство.
- Я слышал, Исэ-доно, что вы вскорости отбываете на север, - произносит монах.
- Да, когда там сойдет снег. Это у нас близится пора цветения вишен, а там еще зима. - Пожалуй, удачно получилось помянуть сакуру, которую так любит гость. - Вы наверняка знаете, преподобный, вы бывали в тех краях.
- Да, я был дружен с покойным господином Хидэхирой. Он ведь был моим родичем, да и вашим тоже по линии Фудзивара. Я живал у него. И он даже убеждал меня остаться в Хираидзуми.
- Отчего ж не остались?
Они ступили на скользкую почву. Хираидзуми, богатейший город севера, а может, и всей страны, после карательного похода сёгуна лежит в дымящихся развалинах. Господину Исэ, получившему часть земель северных Фудзивара, придется обустраиваться на новом месте.
- Я сказал господину Хидэхире, что Хираидзуми не ждет впереди ничего доброго, - отвечает монах. - Было у меня такое предчувствие.
- Так вы и впрямь наделены даром видеть незримое? - прямо спрашивает господин Исэ.
Преподобный отвечает уклончиво.
- Вы о той истории с призраком? Ее сильно приукрасили. Точнее, приустрашили. Я и впрямь посетил гробницу низвергнутого императора. Было бы нечестно забыть о том, кто дарил тебя милостями, будучи у власти, теперь же покоится в заброшенной могиле.
Ну да, Сато Норикиё был стражем Сутоку, когда тот звался императором.
- Но я не об этом пришел говорить с вами, Исэ-доно.
- О чем же?
- Я слышал, вы человек отважный и в то же время рассудительный. Как раз такой, к кому бы я мог обратиться с просьбой.
- Я слушаю вас, преподобный.
- Но прежде, чем я перейду к сути дела, я должен поведать вам, что к нему привело. И это связано - о да, с тайными знаниями и видениями из иных миров. Нет, я не о видении гневного духа. О другом.
Неужто поэт на старости лет подвинулся умом? А ведь с виду не скажешь, глядя на это задумчивое лицо, иссеченное морщинами и задубленное загаром.
Преподобный, видимо, догадался о мыслях хозяина и грустно улыбнулся.
- Возможно, до вас, Исэ-доно, доходили слухи о том, что я видел и чем занимался. Так вот, эти слухи - лишь малая часть того, что происходило на самом деле.
Господин Исэ насторожился, но в то же время то, что старый монах собирался поведать, несомненно привлекало его.
- Прошу вас проявить терпение, Исэ-доно, история займет некоторое время. - Он сделал глоток чаю. - Да, преподобный Монгаку прав - я плохой монах. В молодости я решил посвятить себя Будде. Ради этого я отбросил все земные привязанности, оставил жену и малых детей, которых любил всем сердцем. Но место этих земных страстей немедля заняли другие. Неуемное любопытство охватило мою грешную душу, жажда познания того, что лежит за пределами доступного. Еще в юности я приобрел книги и свитки с некоторыми тайными писаниями. Теперь же я принялся из тщательно изучать.
Когда разразилась смута Хогэн, я жил на горе Коя, и события того бурного года не затронули меня. Но известия о них до меня доходили, и заставили призадуматься. Творимые после подавления жестокости... я понимаю, Исэ-доно, по нынешним временам они кажутся легким ветерком перед грядущий бурей, но тогда это было внове. Потрясенный услышанным, все глубже я задумывался, как бы я мог исправить содеянные злодеяния, применив знания, почерпнутые из свитков. А посвящены они были, ни более, ни менее, как оживлению мертвецов, или созданию живых людей из мертвых тел.
Мой близкий друг и родич, которые вместе со мной принял постриг и разделял мое отшельничество, был против моего замысла, считая его противным учению Будды. Я же не видел в этом ничего дурного. Тогда мой друг покинул гору Коя, и я остался наедине со своими помыслами, и предался размышлениям о том, кого мне стоит оживить.
Среди тех, кто был предан казни тогда, по наущению Синдзэя, был ваш дед по матери, и мой родич Минамото но Тадаёси, и его младшие сыновья. О них подумал я в первую очередь. Но они, хоть и были казнены, все же нашли успокоение в могилах, а нарушать последний покой мертвых - преступно и отвратительно. Вдобавок, будучи похоронены подобающим образом, они наверняка отправились на путь нового рождения, и
