Тогда будут все основания очистить цветущую столицу от скверны, вырезать всех Минамото, отрубить головы тем Фудзивара, что не выказали надлежащей верности, а Го-Сиракаву отправить в ссылку на какой-нибудь отдаленный остров. Ему, Синдзэю, не впервой так поступать с опальными императорами. И тогда великий наставник будет править твердой рукой, направляя развратившуюся страну к заветам Конфуция, и верные Тайра будут его орудием. Стоит только переждать одну ночь за пределами столицы.

Но Киёмори не пришел ни через день, ни через два.

Что его могло задержать?

Монах, устав озирать окрестности, пошел назад, где к реке спускался ручей. Вздрогнул, услышав лай в глубине леса. Неужели приближаются патрули? Прислушался - нет, лай вроде бы не собачий. Это лисы...

У ручья он остановился, и решил, что еще не готов к изготовлению остроги. Опустился на колени и напился воды. А когда поднял голову...

Он поначалу не понял, что видит на другом берегу ручья. Или кого.

Туман, утром окутывавший гору, казалось, развеялся, когда солнце взошло совсем высоко. Но в глубине леса он не исчез, напротив, сгустился. Именно сгустком тумана, колышущимся, шевелящимся, и выглядело нечто на другом берегу. Пусть оно и напоминало очертаниями человеческую фигуру.

Поначалу он не испугался. Государеву наставнику при дворе положено было оберегать императора от всякой нечисти. Поступай он иначе, Синдзэй никогда бы не достиг нынешнего своего положения. Но сам он не верил ни в демонов, ни в оборотней, ни в сглаз, нив порчу. Блуждающие мертвецы, ставшие гневными духами, те, вероятно, существуют, в это верят даже в просвещенной империи Сун. Но они являются лишь в ночном мраке, а сейчас ведь день, холодный, но солнечный зимний день.

Белая фигура в тени деревьев становилась все плотнее, бледное лицо, обращенное к монаху, обретало черты - и Синдзэй узнал его. Последний раз он видел эти черты, когда гниющая кожа сползала с костей черепа. Отрубленная голова была выставлена на пике посреди столицы на всеобщее посмеяние, и вороны выклевали глаза, которые льстецы называли самыми прекрасными в стране.

Сейчас на дне этих глаз что-то поблескивало.

Больше монах не стал вглядываться. Со сдавленным криком он бросился прочь. В этот миг он даже не задумался о том, чтоб прочесть молитву, которая наверняка отогнала бы мертвеца. Сердце колотилось так, что ребрам было больно, и ноги несли сами, куда-нибудь подальше, туда, где можно спрятаться. Он не стал искать землянку, где скрывался, ибо это требовало неких умственных усилий. Но некое чутье привело его к пещере под скальным козырьком. Внутри, когда монах заглянул туда, он не увидел ничего. А ничего - это хорошо. Если нечисть является при ясном солнце, то убежища надо искать во тьме.

Он прополз внутрь, и остановился лишь когда свод позволил сесть и разогнуться. И воззвал к будде Амиде. Молитва прояснила сознание, он снова был способен мыслить.

Надо переждать, хотя здесь очень холодно. Ищейки Минамото не найдут его здесь, а мертвые глаза не увидят.

Если они вообще были, эти мертвые глаза...

Нужно рассуждать трезво. Синдзэя измучен от голода, холода и недосыпания. А страдания тела, даже у тех, кто наделен силой воли, могут вызвать видения. Мертвец выбрался из глубин памяти, и никак иначе.

Четыре года Синдзэй не вспоминал о нем, как не вспоминал о тех сложностях, что уже разрешились и не требовали внимания.

А сейчас словно наяву увидел, как Аку Сафу, Злой Левый министр торжественно шествует по переходам дворца - в тяжелых придворных одеждах, высокой чиновничьей шапке, с веером в руках. Пудра, сурьма и помада призваны подчеркнуть природную красоту лица. Впрочем, почти все придворные белятся и красятся, некоторые даже носят женскую одежду, мерзость какая! Но худшей мерзостью был взгляд, надменный и презрительный, скользнувший по фигуре скромного монаха. А ведь Фудзивара Ёринага не имел никакого права смотреть на него так. Он, Синдзэй, принадлежит к тому же роду, носящему имя глицинии, он - Фудзивара Митинори!

Сотни лет Фудзивара были не просто опорой императорского дома. Они, по сути дела, и правили страной. Не только главные министерские должности принадлежали им, но все, сколько-нибудь значимые. Да, веками они процветали. Это и стало причиной упадка. Поле глициний, что означало их родовое имя, превратилось в лес. Фудзивара стало слишком много, должностей на всех не хватало. Некоторым приходилось сами добывать себе средства к существованию, кому мечом, кому книжными знаниями. Да и сами они выродились. Если подумать, что полезного для страны сделали министры Фудзивара в предшествующие столетия? Разве что добились эдикта, запрещавшего женщинам править. Да и сделали они это не для блага государства. Власть их зиждилась на том, что дом Фудзивара поставлял императорам жен. А если править будет императрица, кому они нужны?

Фудзивара Митинори принадлежал к захудалой ветви рода, ему с юных лет приходилось бороться за то, чтоб подняться наверх. Только благодаря острому уму и огромным книжным познаниям он преуспел. Когда он принял иноческий сан, карьера пошла лучше, но все равно, Синдзэю было уже за пятьдесят, когда он получил должность при дворе.

Ёринага стал министром в семнадцать лет.

Да, он также получил блестящее образование и имел широкие познания по части конфуцианского канона и китайских классиков. Но он был из главного дома Фудзивара, его отец и брат занимали высокие должности. Однако это было не единственной причиной возвышения Ёринаги. Быть может, даже не главной.

Выродились не только Фудзивара. Выродился и сам императорский дом. Но потомки Аматэрасу не довольствовались безбедной жизнью, предоставленной им Фудзивара, и всевозможными увеселениями. Они хотели вернуть себе настоящую власть. Император Сиракава придумал, как это сделать. Старый хитрец создал новую систем у, в которой правящий император, отрекшись от престола, становился иноком, но не уходил от мира. Правящий император, как и прежде, был игрушкой Фудзивара. Император-инок, как упоминалось, был независим. Ну, почти.

Эта хитрость работала, она сработала бы еще лучше, если бы императорский род не был столь сластолюбив.

Императором при Сиракаве был его внук Тоба. Старик отдал ему в жены свою воспитанницу. Ни от кого не было тайной, что императрица Сисё была любовницей Сиракавы, и сын ее Сутоку был зачат от него. Старому негодяю было не впервой подкидывать своих выродков в чужие семьи, одним из таких, поговаривали, был и Тайра Киёмори.

Тоба не был слеп и глух. И возненавидел Сутоку. К тому времени, как Сиракава умер, а Сутоку стал императором, новый император-инок Тоба провернул