Представил, как превращаюсь в красный огнетушитель. Интересная штука жизнь. Вот прячусь здесь, как зайка серенький, а на душе приятно. Странная скотина человек — много ли для счастья надо?

Кадровичка расправила плечи, мужественно прикрывая меня от Загоруйко. Но тому было не до огнетушителей в закутке.

— Я там вам характеристику новую оставил на столе, — проговорил он удивительно монотонным голосом, будто робот Вертер. — Старую так и не нашел. Вы ее вшейте, пожалуйста, в личное дело. Хорошо?

— Конечно, Валентин Евграфович, всенепременно.

В конце фразы еще напрашивалось «сударь», но Мария ничего не сказала, а «сударь» потопал дальше.

Я вышел из закутка и посмотрел в спину вязаной жилетки с незамысловатым узором явно рукодельного пошиба.

— Задолбал со своими характеристиками, — скривила губки Мария. — Чтоб его голуби на улице в звании повысили.

— Скрупулезный, сразу видно. Странно, что не нашел документ, — хмыкнул я.

— И не найдет… Я старую характеристику специально выбросила, чтобы не заменял больше каждые три месяца. Он ведь все равно принес. И ищет еще, главное, ее, ищет…

— Не знал, что в личном деле нужна школьная характеристика.

— Да не нужна, конечно! Армейская требуется или после учебного заведения или с последнего места работы. А этот… — кадровичка поджала губы, будто сдерживала изящный женский мат (не слышал таких раньше, и похоже, сейчас не услышу). — Привязался, как банный лист к заднице… Мама сказала то, мама сказала сё…

Последние слова Мария произнесла деланно монотонно, изображая тональность Валька.

— А кто у него мама?

— Да не помню я… Шишка какая-то, вроде. В личном деле написано. Уже бы нашел себе бабу и давно съехал от мамы.

В коридоре снова раздались шаги.

— Ладно, я побежала, — упорхнула кадровичка, помахав мне одними пальчиками.

— Саня! Вот ты где! — из-за кривого поворота коридора показалась морда Баночкина. — К тебе родители приехали.

Я вытаращился на него.

— Сюда?

Глава 3

— Во дворе ждут, — махнул рукой дежурный на раскрытое окошко.

Мне вдруг захотелось посмотреть на них. Незаметно. Украдкой… Но сдержался. Как бы это выглядело перед коллегами? Как должен поступить обычный нормальный сын? Обрадоваться? Не думаю… Кому понравится, что родаки нежданно-негаданно на работу завалились? Только, наверное, Валентину, который во всём маму слушается. Я — не он, а значит, играем в легкое раздражение.

— Слушай, Миха, — поморщился я. — Скажи, что я на выезде. Пусть в общаге подождут. Будь другом, а?

— Я уже сказал, что ты у начальника. Тоже своей опекой достают, да? — сочувственно покивал он.

— На то они и родители, — хмыкнул я и с беспечным видом стал спускаться на первый этаж по продавленным ступенькам. Сейчас я даже не заметил, что они скрипят и ходуном ходят под ногами, все мысли уже там, на улице. Где меня ждут совершенно чужие люди, которых я должен называть мамой и папой? Язык не повернется, наверное. Посмотрим…

Я распахнул дверь на скрипучей пружине и оказался во дворике. Зажмурился от яркого солнца, слепило так, будто специально не хотело показывать моих новых-старых родителей. Быстренько проморгался, и взгляд зацепился за семейную пару. То, что они вместе — это было видно сразу. От них веет чем-то совместным, многими годами, прожитыми вместе. Именно так я и представлял себе биологических родителей своего нового себя — аккуратного мальчика в гладенькой рубашечке.

Они стояли возле курилки. Мужчина широк в плечах, статен, с лицом умным, немного начальственным. Выправка, что лом проглотил, сразу видно — военный. Женщина спокойная, тоже немолодая, но со следами былой красоты. Черты утонченные, интеллигентные. Меня они не видели, говорили о чем-то своем.

Я чуть помедлил, присматривался, но нигде не ёкнуло, не щелкнуло. Хоть убей — не помню их. Сашок не помогает. Чего он молчит? Ладно… Пойду знакомиться. Что там нужно говорить? Мам, пап, салют? Фиг знает, как отпрыск к ним обращался. Взрослый он для них или что? Обойдемся пока одним словом для начала. Я подошел и сказал:

— Привет!

Пара обернулась.

— Здравствуйте, — недоуменно ответила женщина.

— Добрый день, — пожал плечами мужчина.

Сзади послышались шаги и женский возглас:

— Сынок! Мы тут!

Я обернулся, и легкий разряд все же пробежал по телу, память чуть всколыхнулась, вычерчивая знакомые образы. Тех, кто стоял у меня за спиной, я узнал. Не знаю как, смутно, расплывчато, но узнал. Даже имена их в памяти прорезались.

Передо мной стоял неказистого роста мужчина возраста не старого, но отмеченный сеткой морщин, и виски будто пеплом белым подернуты. Он никаким боком не походил на стереотипный образ военного — красивого, загорелого. Скорее, напоминал служащего среднего полета, с немного сутулой осанкой от кучи бумаг и документов.

Женщина выше его ростом. Не слишком худая для своих лет, но в ней видна материнская сила, и сразу можно заметить, какое доброе и лучистое у нее лицо.

Конечно, родителей не выбирают, даже в моем случае, но, если честно, то я бы выбрал первых, если судить по «обложке», подумал я и тут же получил этакий легкий душевный укол, будто совесть моя огрызнулась, мол, эй, они тебя, дурака, растили, а ты… Ладно, Сашок, угомонись немного. Я их, как родителей, не помню… Спасибо хоть за вот эти тёплые флюиды.

— Привет, мам, пап! — не хотел так говорить, но само вырвалось, будто на автомате. Наверное, Сашок снова подсказал.

— Привет, — как-то суховато поздоровался отец, протянул мне узкую, как акулий плавник, но твёрдую, как доска, ладонь.

Рукопожатие у него сильное, он даже неосознанно попытался повернуть кисть, чтоб она легла поверх, а мою развернуть вниз. Признак доминирования. Но я не дал повернуть руку, а показательно напряг, на твердость ответил твердостью.

Мать скромно подождала своей очереди и уже после бросилась обниматься. Отторжения от ее мягких обнимашек я не почувствовал, уже хорошо. От нее пахло фиалкой и чем-то домашним.

— Я не пойму? — щурился отец, его выбритое до синевы лицо скептически сморщилось, — ты вырос, что ли? В плечах раздался. Мать, посмотри… Наш сын мужиком становится. Да неужели?

И прищурился так недоверчиво.

— Что ты такое говоришь, отец? — покачала головой женщина. — Он всегда был мужчиной.

Взгляд у неё был тёплый, но дергающийся, вечно ищущий. Устала бреши залатывать да мосты наводить.

—