Шрифт:
Закладка:
И поджимающий губы муж, ведь его мама справлялась. Артём взращивал в ней вину. За режущиеся зубки, за колики; мало гуляла с ребенком, до сих пор не переворачивается, не пошел в год, не заговорил в два, когда у других уже цитируют «Тараканище». Дети болеют? Закалять надо было, тогда не болели бы!
Кате и возразить нечем. Мозг отупел, от одних «агу» речь стала скудной, реакция заторможенной. Натренированный на совещаниях, первый заместитель директора виртуозно выворачивал факты в свою пользу. Доводил ситуацию до абсурда. Все, что могла выдать Катя, когда Артём выходил за все рамки, – крик и слезы.
– Истеричка! С тобой невозможно разговаривать! Ты ничего не хочешь слышать! – сообщал он, принимая позу обиженного, и надолго уходил в молчанку.
Чтобы не поддаться искушению отыграться на слабом, нужно быть благородным и великодушным.
Артём обычный, как и Катя. Она сама не без греха. Тоже глумилась над слабыми. Поделом ей.
Когда-то давно. Кириши
– Чего на доску пялишься? Ты за нее платила?! – Феофанова развернулась всем своим мощным корпусом и выставила растопыренную пятерню перед лицом Зоси, будто бы не внесенный семьей Сапожниковых в казну класса взнос был вычтен из личных доходов ученицы Ольги Феофановой.
Сидевшая за одной партой с Феофановой Настя Иванючина с готовностью шавки подхватила инициативу подруги. Она хапнула тетрадь Зоси, чтобы та в нее не могла списывать с доски.
– Верни на место! – приказала Сапожникова.
Иванючку это раззадорило: рядом с рослой Фаней она чувствовала себя сильной. Настя демонстративно вырвала лист из Зосиной тетради. Зося ткнула Иванючку между лопаток острием шариковой ручки. Настя взвизгнула.
– Что у вас происходит?! – сердито произнесла математичка.
Ксения Алексеевна оторвалась от заполнения журнала и уставилась немигающим взглядом на «камчатку», где сидела Зося, а перед ней Иванючина с Феофановой.
– Сапожникова меня ручкой ткнула, – пожаловалась Иванючка.
– Сапожникова! – гаркнула математичка. – Урок давно начался! Сорвешь контрольную – всему классу выставлю двойки. Устроили балаган!
В классе поднялся недовольный гул.
– Сапожникова! Убью! – Воронин показал кулак.
– Зоське капец! – прошептала Вика своей соседке по парте Кате Быстровой. – Эти ее уроют, они без тормозов.
– А тебе что? – не отрываясь от тетради, фыркнула Быстрова.
Алгебра была не ее коньком, и Катя старалась компенсировать пробелы в знаниях прилежанием и обаянием. Ксения Алексеевна благоволила приветливой ученице и часто натягивала ей тройки.
– Жалко ее.
– Сама нарывается.
– Все равно. Надо ее в нашу компашку, с нами Сапожникову не тронут.
– Посмотрим, – неопределенно пообещала Катя.
Катя Быстрова, как и Лариса Фролова, была девичьим лидером в классе. Катя выступала противовесом Фроловой. Если Фролова возглавляла кучку малолетней гопоты, то к Быстровой примыкали все оставшиеся хорошие девочки. Кроме Зоси, естественно. Зосю Быстрова не признавала.
Катя не устраивала травлю, ведь она имела имидж хорошей. Даже, бывало, защищала Зосю. Но защищала как бы мимоходом и запоздало, когда свора уже расправилась с ней и вдоволь насладилась результатом.
Сапожникова Катю бесила. Вечно выделывается. Выскочка! Когда Зося внезапно «взлетала» – выдавала на уроке нестандартный ответ или делала что-то такое, что выделяло ее из толпы, – Быстрова стремилась тут же ее приземлить. Катя, как это она умела, весомо хмыкала, что означало: «Ничего особенного. Выделывается!»
Зося не выделывалась. Ей приходилось выражать собственное мнение, а не мнение большинства, как это делали все. Потому что во «мнение большинства» ее не посвящали.
Как и любой лидер, Быстрова держала руку на пульсе, чтобы не утратить своего высокого положения в школьной иерархии. У девочек титул «королевы класса» часто достается самой привлекательной.
Быстрова, безусловно, была красивой: выразительные, с черными и густыми, будто бы накрашенными ресницами глаза, обезоруживающая улыбка, ямочки на щеках, пленительные округлости формирующейся девичьей фигуры.
Когда Катя разговаривала, она делала многозначительные паузы и могла так посмотреть, что ее взгляд был весомее всяких слов.
Никто не знал, что красавица Катя постоянно сомневается в собственной привлекательности. Эти ее вьющиеся волосы, когда в моде прямые, пухлые щеки, за которыми нет и намека на скулы. А нос, а губы, да и вообще!
Она тихо завидовала Маринке, ее стройности, светлым от природы и гладким, падающим на плечи, словно ливень, волосам, длинным, стройным ногам. Смагина нравилась всем. Это ей, белокурому ангелочку с огромным бантом, доверили колокольчик на первой школьной линейке. Марина вручала букеты почетным гостям, ей доставались роли Снегурочки и принцесс на новогодних балах. Но Маринка была вещью в себе: она осознавала свою красоту и оттого была немного высокомерной. Вокруг Смагиной не сплачивался коллектив, она не считала нужным хоть что-нибудь для этого делать – и так хороша!
Быстрова часто заводила темы, призванные заострить внимание на ее красоте, и всячески напрашивалась на комплименты. Зося легко могла бы купить Катю, выразив свое восхищение, но не делала этого: ей было противно льстить.
В пятом классе Катя даже дала Зосе заполнить свою тетрадку-анкету, чего никто из девочек никогда не делал – все-таки Сапожникова считалась изгоем, – но лишний голос не помешает. Быстрова не сомневалась, что Зося не упустит шанса к ней подольститься, но ошиблась.
В анкете на первой же странице нашелся вопрос: «Кто из девочек в классе самая красивая?»
Зося ответила честно: «Смагина». И тут же вызвала волну гнева хозяйки анкеты и нажила себе врага.
Мама Быстровой состояла в родительском комитете, и Катя постоянно слышала ее телефонные разговоры о сборе денег на нужды класса. Девочка была в курсе, чьи родители сдают деньги, а чьи ходят в должниках.
Из этих разговоров Катя знала, что отец Зоси беспробудно пьет и, естественно, никаких денег ни на что не сдает. Члены
