цвете, а в том, что они были «дизайнерскими». Подарок от подруги Аллы Олеговны в виде уродских конструкций не из двух прямых портьер, а ещё и с верхней частью, называемой ламбрекеном. Жёлтый вариант был украшен бахромой, а оранжевый был как-то странной прострочен, и подвязан по всей длине шнурками со стразами, из-за чего создавалось впечатление, что окно оккупировано огромными гусеницами. Б-р-р. А ведь это наша будущая спальня. Поэтому я ещё тогда спросила:

— Это от квартирантов осталось? Надо будет заменить.

— Выбери, что нравится, — дал добро Вова.

Вот я и выбирала. А холодильник мы выбрали вместе. Выбрали в магазине здесь, убедились, что такой же имеется в филиале в городе Бессоновых и заказали оттуда доставку.

Встретить её должен был свекор, но судя по возмущённой отповеди, доносившейся из динамика телефона Володи, сделал он это с женой.

Сначала Алла Олеговна пристала к доставщикам, ругая их за то, что они перепутали заказ, потом требовала позвонить менеджеру, который оформил не тот товар, а Вячеслав Викторович предпочёл сначала позвонить сыну. А раз это был выходной, то я находилась рядом и смогла всё услышать.

— Мы заказали такой. В цвете металлик, а не белый. Всё правильно привезли, пусть папа распишется, — сказал Вова.

— Ты чем смотрел, когда выбирал? Он же тёмный. Оформим возврат, я тебе нормальный холодильник выберу.

— Мама, мы с Леной выбрали такой, нас он устраивает, не нужно ничего менять. Спасибо за помощь. Давай, пока.

— Подожди, Владимир, мы не договорили. Этот холодильник не подходит, а нам на него следующие двадцать лет любоваться, — так громко выговаривала свекровь, что раздражённый Вова не только встал и отошёл от меня, но и принялся уменьшать звук.

И правильно сделал, потому что мне очень хотелось вмешаться в обсуждение, сказав свекрови, что холодильник наш с Вовой, а не её, и ей необязательно им любоваться, она может вообще у нас не бывать и глаза свои не мучить.

Скажите, я слишком бурно реагирую?

Возможно. Но это был только второй месяц после свадьбы, холодильник — не просто техника, а наша первая большая покупка в качестве семьи. Да я ещё и беременна тогда была, и моим гормонам не нравилась критика.

И всё-таки я не вмешалась. Хотя разговор матери и сына длился ещё минуту. Да и последующие годы раз в пару месяцев Алла Олеговна фыркала на наш холодильник.

А переехав в декабре, мы купили кровать и повесили новые шторы. (Вернее я их только гладила в три подхода, потому что стоять долго на одном месте у гладильной доски ноги уставали, а вешал Вова).

И когда свёкры навестили нас и увидели перемены, Алла Олеговна чуть не лопнула он возмущения нашим (моим) произволом.

— Куда вы дели шторы?

— В пакете на балконе лежат. Заберёте?

— Зачем вы это сделали? Красиво было, и деньги потрачены, скажи им Слава.

— Деньги? Ты говорила подарок, — удивился Вова.

— За ткань я тёте Свете заплатила. Что я теперь ей скажу? Обидится, когда узнает, что вы их заменили на эту простоту и серость.

— А вы ей не говорите, чтобы она не расстраивалась, — предложила я самый очевидный вариант решения проблемы.

— Да, мам, как она узнает, если ты не скажешь? Мы с тётей Светой только у вас в гостях увидеться сможем. Скажем спасибо за шторы, и все будут довольны.

— Она сама увидит, — начала свекровь.

— Алюся, ну как она увидит? В окна на 9 этаж заглядывать будет? — рассмеялся её муж. — Детям зачем стариков у себя собирать, у них своя компания будет.

И ведь я ничего плохо не сделала, принизить маму Вовы не пыталась. К тому же я его ни к чему не принуждала, холодильник выбирали вдвоём, и против смены штор он не был. Да и Вячеслав Викторович нас поддержал.

Но поджатые губы и колкие взгляды достались именно мне.

Меня недовольные мины не трогали и с курса не сбивали.

И даже мужчин Бессоновых, тративших время на то, чтобы её успокоить, я понимала.

Отец и сын привыкли к тому, что их жена и мать человек со сложным характером, и относились к этому как к неизбежному злу. Научились не замечать и по большей мере игнорировать, ведь жили своим умом, просто позволяя женщине высказаться, чтобы почувствовать свою значимость.

О вкусах кричат

Терпеть глупые вопли я научилась ещё на своей первой работе, когда сидела в душной комнатушке оператором. На самом деле помещение было большим, и окна открывались, но из-за количества народа и гула голосов под конец смены казалось, что ты заперт в переполненном подвале.

Но если ворчание и недовольная морда лица меня не трогали, то ремарку о вкусе и чувстве прекрасного, включающую упоминание квартиры мамы, я стерпеть не смогла.

Мне было почти тринадцать, а ей тридцать семь, когда в нашей жизни появился Дядя Миша. Как-то так плавно он к нам пристроился и через некоторое время стал мужем и отчимом. Таким очень удобным и ненавязчивым третьим обитателем квартиры. С собой он привёз компьютер с играми, две сумки с одеждой, старый красивый альбом с жёлтыми фотографиями его предков, баян и дворового кота. А привёз он это на старой семёрке.

Конечно, совсем не повлиять на ниши жизни новый член семьи не мог. Через три года я играла на баяне, а мама выучилась водить, но в остальном наш быт не сильно изменился. Дядя Миша много работал и перевоспитывать нас с мамой не пытался.

Стал ли он мне отцом? Нет. Я была слишком взрослой, а он слишком… простым что ли? Не в том смысле, что глупым, а в том, что не лез, куда не просят. Работу работал, жену любил, свободное время дома проводил.

И мама с ним стала спокойнее. Не сразу, сначала на права отучилась, потом они его семёрку продали и купили маленькую праворульную иномарку, которая по сути стала только её, потому что ему руль был неудобен и ездить особо было некуда.

Куда-то меня ни туда понесло, речь то о том, что мама и отчим у меня люди хорошие. Может, не самые интеллигентные и состоятельные, но честные и искренне желающие мне добра.

Поэтому я могу посмеиваться над тем, как дядя Миша записывает в специальную тетрадь свои победы и проигрыши компьютеру и дарит маме тапочки, каждый раз выбирая что-то мягкое и кокетливо-девчачье, либо на танкетке, либо с розовым пушком поверху. И над тем, как мама рисует себе тонкие стрелки на глазах, считая, что так