class="p1">И тут же четко осознал, что не помнит своего имени! Но как же так? Он точно помнит, имя что дали род…! Кто? Кто они? И тут ничего?!.. Постойте! А ка же рабо… или служба?! Где?! Когда?! Кем?!.. Почему нет никаких воспоминаний из детства, юности и… вообще — сколько ему лет и кто он такой?!

Видимо пугающе-стремительные метания сознания в попытке выудить из затянутой серой пеленой памяти мельчайшие крупинки о прошлом четко прослеживались на его лице, так как у девочки вместо безжизненно-брезгливой маски вместе с резким выдохом облегчения расплылась-сдержанно-довольная улыбка и черты сильного напряжения постепенно сменялись расслабленностью. В глазах же страх-надежда-отчаяние уступали место довольству-радости-уверенности и надежной. В один миг вокруг ребенка видимым ореолом проявилась сдерживаемая ярость снисходительно-грозной энергии, заставляющая с уважением относиться к хозяину этой магнетически-мистической Силы, что до этого старательно и умело пряталась в хрупком девичьем тельце.

— Тебя зовут Устер Бличич. Запомни это имя. — переливы звонкого колокольчика строго-требовательным тоном сообщали важное и творили новую реальность растерянного и отчаявшегося человека. — Теперь ты мой младший брат. Приемный… И не надо так на меня смотреть! Такова действительность. А почему — ты поймешь позже… если договоримся.

Сделав перерыв, чтобы перевести дыхание и подойти к нему поближе, не по-детски серьезный ребенок присел рядом и не обращая внимания на грязь, кровь и слизь маленькой теплой ладошкой стал оттирать его лицо. При этом ее глаза были наполнены печальной решимости довести начатое дело до конца. Какое? Он пока не знает, но понятно одно — для нее это очень важно.

— Я предлагаю тебе поступить ко мне на верную службу до тех пор, пока не воплотятся мои планы. При этом ты сохранишь волю, знания и частично память того, кем ты был раньше. Платой станет твоя свобода в будущем… Я знаю, что ты мечтаешь умереть и забыть… многое. Я помогу тебе в этом: захочешь умереть — подарю славную гибель ради достойной цели и спасительное забвение; пожелаешь — возродишься новым человеком; а можешь остаться тем, кем станешь, пройдя со мной рядом трудный путь. Сразу скажу — мне нужно от тебя безоговорочное подчинение и преданность, твое умение много и профессионально убивать тех, кто станет или уже угрожает моей жизни и планам. Но клянусь Силой, что конец твоей службы наступит обязательно и ты получишь оговоренную плату в полном размере.

— Т-ты… кха-кха… бог или ангел? — хрипло прошептал человек, которому подарили мечту и обозначили за это плату. Давно привычную для него.

— Ха-ха-ха — чистый звонкий смех эхом метался по немаленькой комнате с высокими потолками. — Нет! По представлениям вашей культуры мне больше подходит образ дьявола-искусителя… Извини, но я живая — из крови и плоти… Вы называете нас зверолюдами… Мы же называем себя астах-ачи-йем, то есть дети неба или дракониды по-вашему… Так что ответишь, Устер Бличич?

— А если откажусь?

— Все равно будешь мне служить, но уже вечно и простой куклой. Говорящей, мыслящей, обучающейся куклой. Ты будешь понимать свое положение, исполнять все приказы с той добросовестностью, что присуща исключительно вашим биомеханическим игрушкам. Но некоторое своеволие как личности, право на умеренною свободу действий и возможность получать маленькие радости от жизни уже не предусмотрено. Конечно, такой расклад хуже, но и он меня вполне устроит… Так что же ответишь, мой младшей брат?

— Да я и не против, если моя жизнь будет хоть чуточку лучше и веселей прошлой. Раз я согласился, то давай тогда проясни — как сорокалетний мужик может быть младше какой-то пигалицы?

— Ха-ха-ха!.. Я рада, что не ошиблась в тебе. Такой помощник мне и нужен — дерзкий, сообразительный, немного чокнутый, опасный и со своим особым шармом. Главное не забывай, кому подчиняешься… Ну, раз таков первый вопрос, то давай поговорим об этом и твоей новой семье…

Планета Неевельт

Киин-Куорат — столица княжества Киин-Сидэр

23456 год от зарождения Небесного Скитальца

За прозрачным, с легким бледно-голубым отливом, стеклом широкого окна уютно устроившись в добротном кресле с кружкой чая рассматривал, в прочем как и всегда, мою любимую картину: шумная, гомонящая, оживленная широкая улица с бесконечным потоком величавых, надменных, влюбленных, грустных, радостных, жадных, щедрых, злобных, бескорыстных, умных, глупых и раздосадованных дешевеньких актеров театра абсурда с неизменным репертуаром непрерывной трагико-комедии, по чьему-то недосмотру называемая реальностью. По центру видимой сцены — проезжая часть, вымощенная крупными плоскими плитами. По краям довольно приличные пешеходные дорожки, отделенные от дороги невысоким бордюром и покрытые небольшими плитками. В виде декораций заднего фона выступали презабавные домишки различных архитектурных стилей и безумных цветов. Ни одного похожего на ближайшие и все это для того, чтобы переплюнуть в показушности и наличии вкуса соседей, в чьи глаза при встрече можно будет смотреть с надменным равнодушием. Сейчас же по множественным лужам, перепрыгивая мелкие и преодолевая в брод самые большие и глубокие, в легкой панике будто тараканы или муравьи, кому как нравиться, носились столичные обыватели, врасплох застигнутые первым сильным весенним дождем с вкраплениями крупных градин, от чего в привычный шум непогоды вплетались тревожно барабанящие нотки приближающейся грозы. Или угрозы? Кому?

Хмм, похоже вновь проснулась паранойя? Или нет? Чуть задумавшись, с подозрением посмотрел на свой чай. Не заметив ничего подозрительного в кружке, все же с достаточной настороженностью сделал очередной глоток. Перекатывая напиток во рту и прислушиваясь к ощущениям в поисках неожиданного или, на худой конец, нового послевкусия и аромата, приложил большой палец правой руки к одному из колец, чем запустил легкую волну Эрия. Странно — и так ничего непривычного. Видимо все же верная и здоровая паранойя решила наконец покинуть меня и эволюционировать в свою отвратительную сестру — болезненную мнительность, которая теперь вносит в жизнь ненужные новшества и сбивает с толку старательно взращиваемую долгие годы и лелеемую интуицию, не раз спасавшую любимую и привычную "с детства" шкуру.

Бросив вредное дело неблагодарных переживаний, вернулся к увлекательному процессу — смотреть как в панике мечутся все те, кто буквально минуту назад важно и степенно прогуливались по дорожкам в одиночку, группками или под ручку со своими пассиями. Даже дети, до этого бегавшие с радостью и хохотом в различных направлениях, теперь делают тоже самое, но с визгом и паническими криками от пугающе-неприятных потоков холодной воды и ощутимых затрещин крупными льдинками в неожиданных местах. Дааа, ничто так не радует мою ангельски-добродетельную душу, как страдания близких. Наблюдая наиболее забавные сценки, например такие, как упавший в лужу влиятельный боссик какого-нибудь мелкого кланчика и его свиты, не знающей теперь что