белой шерсти, которой они в то время бывают покрыты. Через месяц белая шерсть выпадает, местами показывается черными пятнами тело; белек превращается в плеханка и в келка, когда шерсть его начнет делаться серой. «На Стретеньев день, — говорят поморы, — льды опятнает и зверя на них — что пня в лесу». После деторождения все юрово ложится обыкновенно на продолжительный отдых, на залежку, и употребляет при этом весь инстинкт, все помыслы на то, чтобы защитить новое поколение своей породы от нападений врага. Для этого юрово обыкновенно размещается по льдине таким образом, что в середине держатся бельки и утельги, а по сторонам, кругом их, как бы стена или стража, ложатся самцы — лысуны. С другой стороны, звери, расположившись на залежке и уткнувшись мордой в льдину, начинают оттаивать ее дыханием своим и теплотой тела до того, что продувают ее четверти на полторы, вплоть до воды. В некоторых случаях отдушины эти звери оттаивают и снизу, и потом уже через них выползают на льдины. Процесс этого продувания многие промышленники слышали сами (как уверяли). Таким образом, звери имеют готовую и всегда под боком прорубь, чрез которую легко и удобно могут спасаться в воде при первом приближении злого и беспощадного врага — человека. В это время бельки[2] еще неспособны ходить в воду: искусству этому учат матери, таская их туда под своими ластами, во все те шесть недель, когда белек превращается в хохлушу. Белая шерсть их начинает в эту пору вываливаться хохлами; бельки тогда окончательно не способны плавать, и потому матери сами стараются таскать детенышей своих по льду или чешут шерсть их своими когтями, чтобы таким образом ускорить появление естественного цвета шкуры, слегка серебристого, изжелта-серого. Это серка. Превращается она ко дню Благовещенья. Серки уже могут плавать, природа уже наградила их инстинктом постоянного стремления к северу, и потому небольшие (в них от 1,5 до 2 пудов сала) зверьки эти тотчас после преобразования спешат оставить родные юрова и тоже стадами гребут в Горло, и если ошибкой не попадут на гибель к Терскому берегу, то угребают в океан. Оттуда на будущий год серки эти приплывают уже серунами, которые еще через год делаются уже лысунами, т. е. с черными полосами — крыльями — вдоль всего тела (утельги отличаются от самцов тем, что у них нет этих пластин, полос или крыльев). Оставшиеся на Кедах серуны и лысуны с значительно исхудавшими утельгами угребают на отдых по первому попутному ветру, на льдины и тороса Мезенского залива, ближе к устью реки Мезени. Здесь они уже ложатся на дох, как говорят промышленники; редко уходят в воду, а в апреле спешат также выбираться в полярные страны на все лето, если только не погибнуть от руки промышленников.

Соображаясь со всеми обстоятельствами, мезенцы, т. е. койдяне, щеляне, сёмецкие (из Семжи) и некоторые слобожане (из города Мезени), три раза в год выходят артелями на эти промыслы, которые у них, смотря по времени и по способу ловли, носят следующие названия: 1) выволочный, или устинский, или загребной; 2) на Кедах.

Отправляясь на Кеды, в место недальнее (там, где мыс Воронов и где начинается заворот Мезенского залива), промышленники обыкновенно берут запасы на месяц. Обязанность эта главным образом лежит на хозяине покрута или по-здешнему — ужны, который и сам всегда отправляется на место промысла вместе с работниками. Запасаются обыкновенно провизией на 7 человек, котлом, ружьями, печкой (железным листом), баграми, лямками и дровами. На каждого человека полагается: по три пуда печеного хлеба, по пуду харчи, т. е. масла, рыбы соленой, муки, кроме буйна (полотна и рогож), которым закрываются от погоды. Все это складывается в лодку[3], которую обыкновенно тащат на лямках работники или уженники[4]. Уженники, идущие на своем содержании, т. е. без бахил (высоких кожаных сапогов), совика и ружья хозяйского, получают полную часть, т. е. восьмую из всего промысла, и, напротив, покрученники, называемые обыкновенно половинщиками, — 16-ю; треть шестнадцатой достается на долю мальчишек-недоростков. Хозяин берет себе за снаряд все остальное: меньше, если все пошли с ним уженниками, и гораздо больше, если пошли все половинщиками. Он, во всяком случае, с большим за лишком окупает весь снаряд свой, обыкновенно стоящий рублей 30 сер., если не считать лодки, ружьев, одежды и котла.

Часто на промыслы выезжают на оленях. Тогда хозяин, крутивший ужну, берет себе 1/4 часть с каждого человека, 3/4 кладет за оленей. На этих оленях обыкновенно «проведывают», т. е. узнают места залежки юрова.

— Вот сказывали наши флюгарки долгое время полуношником (NO ветром) от Сосковца (остров в Горле Белого моря), подходило дело это к Стретьеву дню, прошел этот праздник, мы долго не думаем на ту пору, сейчас на Кеды с ружьями! — рассказывали мне промышленники мезенские. — Тысячи до полуторы народу на это время сбирается. Знаем уж мы это доточно, что наметали утельги бельков своих беленьких, словно серебряных, черноглазеньких таких, чистеньких, гладеньких. С берега мы прямо на льдины идем и все свое богатство тащим: и лодку, и ружья, и котелки, и пищу — все до последней крохи, потому что уж нам на то время нет нужды в промысловых избах. На льдинах мы и огонек раскладываем, и кашицу тут себе варим, и спать тут ложимся; разве который уж боярской кости, так тот под лодку прячется. И ничего благодаря Богу — живы бываем: в море-то ведь потеплей на ту пору живет, на горе (т. е. на берегу) забористей. Так вот ладно же: постой! Выйдем на льдину, смекаем: коли зверь этот на свой глаз чуток и на нос тоже, что коли, мол, он духу человечьего не терпит и вид ему человека противен, мы его облукавим: на что и царь в голове сидит? Ладно!

— Надевай, мол, ребята, белые совики, а у кого нет, так на малицы белые рубахи напяливай. С тем, мол, подобием снегу и дело делать будем.

— Что же, мол, лукавый хозяин, ползти к ним на коленках придется?

— Да уж это, мол, так, как и быть тому следно, по-молитвенному.

— Ладно, сказывают, поползем. Дай-де только крестом осениться!

— Валяй, мол!

И поползем под зверя, по душу его по морскую. Кто ледяную доску против рожи-то своей на ту пору держит, кто черную свою шапку за спиной прячет, кто за ропаками да стамухами (намерзшими стойком льдинами) прячется. У всех в руках