превратившись в рыб; позднее они отпраздновали свое избавление, напившись вина, после чего поднялись на небеса и стали Плеядами. Внимательный читатель заметит здесь явную параллель с рассказом о Ное, в котором на небе также появляются знаки, а сам Ной напивается до бесчувствия, оказавшись на сухой земле. В Перу домашняя лама отказывается есть, а когда ее хозяин спрашивает, почему, лама предупреждает его, что через пять дней поднимется вода и затопит землю. Человек забирается на самую высокую гору, выживает и снова заселяет землю. При этом женщину он с собой не берет – что выглядит явным недосмотром.

Если все эти американские легенды о потопе сопоставить с месопотамскими мифами, то можно прийти к выводу, что потоп не мог произойти в 7000 году до н. э., как это предполагает историк Джон Брайт. Общее бедствие должно было иметь место около 10 000 года до н. э., когда охотники перешли через Берингов пролив{14}.

Итак, что же случилось?

Вода ринулась на мир человека; но кто-то предвидел, что бедствие уже на подходе, еще до того, как начался потоп.

После наступления вод земля высыхает. Людям приходится заново обживаться в мире, который стал гораздо жестче, чем был раньше. Многое было утеряно. В Книге Бытия Ною было сказано, что нужно убить животное, чтобы получить его мясо; в легенде о шумерском потопе боги оплакивают уничтожение мира:

Может, это голод уничтожил мир,

А не потоп.

Может, это мор унес человечество,

А не потоп{15}.

Конечно, это не совпадение, что созданные в таком большом количестве стран рассказы начинаются с разгула водной стихии, которая должна отступить, чтобы человек смог начать существование на сухой земле. В легенде, созданной аккадцами и найденной на фрагментах табличек вместе с эпической поэмой о Гильгамеше, первые строки таковы:

Когда не поднялись еще небеса,

И внизу, на земле, еще не возникла равнина,

И даже бездна еще не раскрыла своих границ,

Владычица хаоса Тиамат была им всем матерью{16}.

При создании мира морская суть Тиамат была убита, а половина ее тела заброшена на небо, чтобы смерть, приносящая соленую воду, не покрыла только что просохшую землю.

«Через год и один день сплошных облаков, – начинается легенда микстеков, – мир все еще лежал в темноте. Все было в полном беспорядке, вода покрывала ил и тину, которые тогда и были землей»{17}. «Это правда, – вторит ей индийская Сатапата-Брахмана. – Вначале была вода, ничего, кроме моря воды». «Вначале, в темноте, не было ничего, кроме воды», – начинается миф африканского народа банту. И, наконец, то же самое повторяют более знакомые тем, кто воспитан в христианстве или иудаизме, слова Книги Бытия: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою».

Невозможно узнать, что же было разрушено водами. Но, подобно многим другим людям, шумеры сохранили миф о потерянном рае. В самой древней шумерской поэме «Энки и Нинхурсаг»[10] этот рай описан как место, где

не убивает лев,

волк не хватает овцу,

нет там дикой собаки, пожирательницы детей,

тот, чьи глаза болят теперь, не говорит: «Болят глаза мои»;

тот, у кого болит теперь голова, не говорит: «Болит у меня голова»{18}.

Но этот мир мечты, полный фруктовых деревьев и орошаемый свежими пресными потоками, оказался потерян для человека.

Мы все еще испытываем страх воды, страшась затопления освоенного нами мира, в котором обитаем. Посмотрите, как выразилась эта фобия в образе «Титаника»: палубы наклоняются, вода наступает, а офицеры, которые наверняка понимают приближение катастрофы, ничего не могут сделать, чтобы предотвратить ее. Рассказы о воде все еще пугают и привлекают нас. Как предполагает философ Ричард Маув: «Образы, ассоциирующиеся с „рассерженными глубинами”, имеют устойчивую власть над человеческим воображением вне связи с географией нашего обитания»{19}.

Но мы посягнули на территорию теологов и философов. Историки могут только зафиксировать, что варка пива существует столько же, сколько и землепашество, и что самое древнее вино в мире (найденное во время раскопок в современном Иране) относится к шестому тысячелетию до н. э. Потому что столько же, сколько человек выращивает зерно, он пытается вернуть назад, хотя бы временно, более радужный и добрый мир, который более невозможно найти на карте.

Глава 3. Появление аристократии

В Шумере примерно за 3600 лет до н. э. власть царей становится наследственной

После Всемирного потопа шумерский Царский список говорит нам, что новым центром царской власти становится город Киш, расположенный в северной части Шумера и окруженный хлебными полями.

Первым царем династии Киша был Гаур; далее власть перешла к правителю с величественным именем Гулла-Нидаба-Аннапад. Затем, спустя девятнадцать правителей, к власти пришел Энмебарагесси, двадцать второй по исчислению после потопа. Благодаря сохранившимся текстам мы знаем, что правление Энмебарагесси приходилось на 2700-е годы до н. э. – для нас эта дата особенно ценна, так как это первая привязка к исторической хронологии.

Это все еще создает для нас проблему при описании шумерской истории между потопом (когда бы он ни был) и 2700 годом до н. э. После потопа цари больше не правили по тридцать шесть тысяч лет. Наоборот, время правления резко сократилось и становилось все короче и короче. В целом 22 985 лет, 3 месяца и 3 дня прошло от наводнения и до того, как взошел на трон Энмебарагесси – фигура, которая нам не так уж и помогает, как можно подумать, учитывая точность счета. Специалисты по шумерской истории и литературе склонны именовать царей до потопа «мифическими», а царей после него – «полумифическими»; но, признаться, различие между ними ускользает от меня.

Большинство правлений (двадцать одно), прошедших до Энмебарагесси, описаны каждое одной строкой: имя правителя, длительность правления, и не более того. Единственное исключение из этого правила встречается практически на середине списка, когда Этана, тринадцатый царь[11] после потопа, внезапно выделяется из перечня своих бесцветных предшественников.

Этана, тот, который поднялся на небо,

Тот, который земли твердыми сделал,

Он правил 1560 лет,

А Бали, сын Этаны —

Он правил только 400 лет.

Тут заложено гораздо больше фактической информации, чем может показаться на первый взгляд.

Ко времени, когда возобновили составление Царского списка, географические изменения территории Междуречья практически прекратились и земли приобрели тот вид, который мы наблюдаем на современных картах. Линия залива переместилась на север. Пересекающие друг друга потоки, некогда орошавшие низменность, оставили после себя наносы осадочных пород; расстояние между руслами рек увеличилось, и в итоге образовались две реки с впадающими в них извилистыми притоками. Сегодня мы называем эти реки Евфрат и Тигр – названиями, которые дали им греки; в более древние времена западная река называлась Урутту, а более быстрая и бурная восточная, напоминающая стрелу в полете, именовалась Идиглат[12].

Между этими двумя реками было построено множество городов. Археологи говорят нам, что к 3200 году до н. э. значительная часть населения деревень изменила свой образ жизни, окончательно перебравшись за стены укреплений. Эти перемещения не всегда происходили мирно. Книга Бытия и рассказ о потопе рисуют нам интригующую картину раскола. Когда Ной