мышлением. Кроме того, в то время его голова все еще была занята решениями о военных операциях, которые также поглощали все внимание начальников штабов. К тому же его собственное здоровье начинало ухудшаться. В течение первых семи месяцев 1944 года Гарри Хопкинс находился в больнице или выздоравливал, а сам Халл перед своей отставкой в октябре некоторое время болел. Следовательно, у президента не было никого из близкого круга, кто понимал бы проблемы послевоенной Европы или глубоко вникал в них. Следует также помнить, что альтернативная политика, рекомендованная Госдепартаментом, предполагала сохранение военного контроля над Германией в течение длительного времени (Халл говорил о периоде в двадцать пять – пятьдесят лет), тогда как Рузвельт заявил Сталину в Ялте, что конгресс ни за что не позволит держать американскую армию в Германии более двух лет. Именно в этих обстоятельствах инициатива Моргентау получила столь активное внимание[6].

В конце августа Стимсон, военный министр, пожаловался президенту, что, хотя американские войска уже на пороге вступления в Германию, политика в отношении этой страны до сих пор не определена. В результате для рассмотрения этого вопроса президент учредил комитет в составе Халла, Стимсона, Моргентау и Хопкинса. После безрезультатной встречи заместителей 2 сентября, на которой Уайт изложил идеи Моргентау, основной комитет собрался 5 сентября, а на следующий день в присутствии президента – еще раз. Моргентау по-прежнему придерживался своей точки зрения. Хопкинс, по-видимому, выступал за ликвидацию германской сталелитейной промышленности. Халл выдвинул предложение, в значительной степени основанное на идеях Госдепартамента, но рекомендовал «удержать Германию на уровне прожиточного минимума» и «ликвидировать экономическое положение Германии в Европе». Похоже, что это были его личные рекомендации, добавленные без консультации с Департаментом, Стимсон, напротив, проявил себя человеком гораздо более широких взглядов, чем его Департамент в предыдущие месяцы.

Таким образом, в ситуации, когда через несколько дней в Квебеке должна была состояться важная конференция, когда союзные армии вступали в Германию и когда сопротивление противника в Европе могло прекратиться в любой момент, президент еще не решил, что делать с Германией после войны, а четыре высокопоставленных советника, которых он назначил себе же в помощь, безнадежно разошлись во мнениях.

Первоначальное намерение состояло в том, чтобы обсудить в Квебеке чисто военные вопросы, и ни Халл, ни Иден на открытии конференции не присутствовали. Моргентау, напротив, получил специальное приглашение, прибыл в самый разгар мероприятия, представил свой план президенту и премьер-министру и 15 сентября получил их первичное одобрение. План предусматривал разделение Германии на северную и южную части, интернационализацию Рура, передачу Саара Франции, части Силезии и Восточной Пруссии – Польше, а также удаление и уничтожение… ключевых отраслей промышленности, которые являются основой военной мощи. Британские читатели должны помнить, что президент и премьер-министр не могли не осознавать тех отчаянных экономических проблем, с которыми столкнется Великобритания после войны; одновременно с подписанием плана была согласована схема предоставления кредита в размере 6,5 млн долларов Великобритании, которой также предстояло подобрать под себя рынки, которые больше не сможет обслуживать германская тяжелая промышленность. Ответ Моргентау тем критикам, которые утверждали, что германская промышленность необходима для европейского процветания, заключался в том, что этот пробел заполнит Великобритания. Президент также уступил британцам в спорном вопросе о том, кому должна достаться северо-западная часть Германии в качестве зоны оккупации.

Как это обычно бывает, когда решения принимаются за спиной ответственных ведомств, буря разразилась, как только делегация Соединенных Штатов из Квебека возвратилась в Вашингтон. Новость просочилась наружу, и комментарии в прессе были неблагоприятными. Когда комитет Кабинета министров собрался на очередное заседание, Стимсон и Халл объединили свои усилия против Моргентау, и в результате возник тупик. Президент в ответ на протесты отрицал, что у него было намерение превратить Германию в аграрное государство; он также заявил Стимсону, что не знает, как ему удалось парафировать соответствующий пункт Квебекского соглашения. «Должно быть, это было сделано, – сказал он, – без долгих раздумий». Другому чиновнику он признался, что «поддался на уговоры старого и верного друга».

Ошибиться, конечно, может всякий. Но он отказался решать проблему возникшего тупика в комитете, заявив, что не потерпит такого раскола среди своих советников. 1) Халлу он сказал, что, по его мнению, дальнейшее обсуждение с британцами и русскими того, как следует поступить с германской промышленностью, не принесет никакой пользы. 2) 28 сентября он поручил Лео Т. Кроули, главе Внешнеэкономического управления, координировать американскую деятельность по данному вопросу, 3) но 20 октября выразил неприятие к «составлению детальных планов для страны, которую мы еще не оккупировали». Отдел по гражданским делам воспользовался этим подходом, чтобы добиться директивы, останавливающей все послевоенное планирование для Германии, включая переговоры в ЕКК, и только в апреле 1945 года это препятствие было преодолено.

Выступая 21 октября 1944 года перед участниками Ассоциации по внешней политике (во время своей предвыборной кампании), президент заявил:

«Что касается Германии, этой трагической нации, которая посеяла ветер и теперь пожинает бурю, то мы и наши союзники полностью согласились не торговаться с нацистскими заговорщиками и не оставить им ни крупицы явного или тайного контроля над средствами управления. Мы не оставим им ни одной частицы военной мощи или потенциальной военной мощи.

Но я бы в корне отошел от основ собственных религиозно-политических убеждений, если бы когда-либо отказался от надежды и даже веры в то, что во всех народах без исключения живет инстинкт правды, тяга к справедливости и страсть к миру, подавленные в Германии жестоким режимом.

Мы не выдвигаем никаких обвинений против германской расы как таковой, ибо не в состоянии поверить, что Бог навечно осудил какую-либо человеческую расу. Ибо в нашей собственной стране нам известно, сколько добропорядочных мужчин и женщин немецкого происхождения оказались верными, свободолюбивыми, миролюбивыми гражданами.

Все те люди в Германии, которые непосредственно отвечают за муки человечества, будут строго наказаны.

Германский народ не будет порабощен, ибо Объединенные Нации не занимаются порабощением людей. Но германскому народу придется прокладывать себе путь обратно в содружество миролюбивых и законопослушных наций. И мы, безусловно, позаботимся, чтобы при его восхождении вверх по этой крутой дороге его не обременяло оружие. От такого бремени он будет освобожден, и мы надеемся, что навсегда».

Однако без ущерба не обошлось. Эпизод с Моргентау послужил долговременным предупреждением для всех тех, кто в Вашингтоне и других местах склонялся к «мягкому» миру. То, что президент принял однажды, он легко мог принять и еще раз; мало кто стремился навлечь на себя анафему, наложенную на руководство от SHAEF. В течение следующих двух лет американцы, оказавшись перед выбором, склонялись скорее к