Пару лет назад мы с Михалковым случайно встретились в одном медцентре у кабинета, и я наконец сказала ему:

– Спасибо.

– За что? – удивился Никита Сергеевич.

Я напомнила ему о похоронах моего отца, о его словах и поняла: Никита, конечно, не помнит о той истории, а со мной она осталась навсегда.

Мой сын Аркаша родился на сороковой день после смерти Аркадия Николаевича. И молодой маме скоро стало понятно: у двадцатилетней Груни началась новая жизнь. У меня нет денег, работы, я студентка третьего курса журфака МГУ, которой необходимо получить высшее образование, на руках крохотный мальчик, а помощи ждать неоткуда. Афанасии Константиновне тогда было за восемьдесят, но она рвалась в бой, говорила:

– Учись, посижу с Аркашенькой.

Но я понимала: бабушке тяжело поднимать мальчика, который быстро рос. И коляска в нашем доме в крохотный лифт не входит, как ей малыша на прогулку вывезти?! Тамара Степановна почти не бывала дома, она постоянно летала за рубеж на гастроли с артистами, ей поручали вывозить за границу разные коллективы. Папа ушел, он был финансовым фундаментом семьи, маме теперь следует много работать. Я побежала к Ясеню Николаевичу Засурскому, декану факультета журналистики МГУ, попросила свободное посещение занятий и устроилась уборщицей на вокзал. Шел тысяча девятьсот семьдесят третий год, студенты не могли, как сейчас, работать в свободное от учебы время в кафе. Во-первых, даже в Москве мест общественного питания имелось раз, два – и все. А во-вторых, тем, кто учился в институте, запрещалось подрабатывать. Но мне повезло: мужчина в отделе кадров, к которому я пришла в полном отчаянье, проявил сострадание, оформил на службу мою бабушку, а работала внучка.

Расстраивалась ли я, что теперь приходится размахивать шваброй и тряпкой в туалетах? Нет. Я была счастлива, у меня появились деньги. Получив аванс, Груня ощущала себя Крезом, сразу неслась в магазин, покупала что-то вкусное из еды, подарок Аркаше, бабушке ее любимые карамельки «Гусиные лапки». А потом – раз, и в кошельке пусто! До получки я снова считала копейки. Афанасия Константиновна вздыхала, глядя на неразумную девицу. Через пару месяцев она сказала:

– Заработала деньги? Не беги сразу в лавку. Заведи общую тетрадь, запланируй покупки, сначала купи самое необходимое. Если останется копеечка – отложи ее, вот так и скопится некая сумма. Каждый день записывай расходы, тогда поймешь, куда утекают доходы, и в следующий раз станешь осторожнее.

Бабушка, как всегда, оказалась права, рубли у внучки перестали заканчиваться через день после их получения. Но как же хотелось купить Аркаше новые ползунки! Да, у мальчика есть одежда и он быстро из нее вырастает, неразумно тратиться на вещь, которая скоро станет мала. Но коим образом научиться не хотеть делать покупки?

В тот августовский день тысяча девятьсот семьдесят третьего года я вышла во двор, подсчитывая свои финансы, которые, как обычно, спели романсы. Стояла хорошая погода, во дворе на скамейке сидела соседка тетя Надя.

– Грушенька, куда собралась? – окликнула она меня. – На учебу?

Я подошла к Надежде Петровне:

– Нет! Сегодня воскресенье. Хочу поехать к маминой подруге, у нее внучка старше Аркаши, она мне отдаст ее шубку и валеночки. Девочке все мало, а Кеше в самый раз на зиму.

– Ой, как хорошо, – обрадовалась тетя Надя, – покупать не надо. А какая шубка? Цигейковая? Или из рыбьего меха, синтетическая? Нонче такие шьют.

– Настоящая, – похвасталась я, – теплая!

– Вот удача! – засмеялась Надежда Петровна.

– Как ваша нога? – осведомилась я.

Пожилая женщина махнула рукой:

– Гипс сняли, а ходить пока долго не смогу. Хотела записочки в Храм отнести, да не доковылять.

Слова «записочки в Храм отнести» прозвучали для меня загадочно. Грушенька в церковь никогда не заглядывала. Зачем мне туда? Я комсомолка, в сказки про дедушку, который где-то там, на небесах, живет, не верю. Люди в космос летают, никто из них Бога не видел. Но я хорошо понимала: моя бабушка, Надежда Петровна, другие пожилые дамы считают, что Господь существует. Переубеждать их не стоит, бесполезное оно занятие. И пожилым людям надо помогать, поэтому задала вопрос:

– Записки следует лично отдавать? Или могу их за вас отнести?

Тетя Надя чуть не заплакала от радости, вынула из сумки листок:

– Деточка! Огромное тебе преогромное спасибо! Сегодня годовщина отхода ко Господу моей мамочки, ее звали Анастасия. И закажи Сорокоуст о упокоении, напиши еще туда вот эти имена. А о здравии те, что в левой колонке, и себя с Аркашей укажи, пожалуйста. Вас в моем списочке нет.

Я старательно закивала.

– Вот денежки, – тараторила тетя Надя, – и держи рубль еще. Тебе на конфеты.

– Спасибо, не надо, – заулыбалась я.

– Не спорь со старшими, – велела соседка, – бери, купи себе что-то вкусное.

Рубль, подаренный соседкой, вмиг повысил настроение. До зарплаты оставалось два дня, в кармане ни копейки, и вдруг! Целый рублик! Я могу приобрести молоко, хлеб, сто граммов масла и, вероятно, такое же количество российского сыра.

Тихо напевая себе под нос, я побежала к метро. От нашего дома до нужной станции ехать недолго, но я решила не тратить пять копеек на проезд. Подруга моей мамы жила в доме, который одной своей частью смотрел на Храм. Домчаться туда пешком мне ничего не стоило, сэкономлю на проезде. Пять копеек туда, пять назад, получается десять. Столько стоит ситник, белый хлеб, который бабушка считает самым вкусным, мне он тоже очень нравится. Если намазать кусок ситничка сливочным маслом, которое куплю на обратной дороге в молочной около дома, потом посыпать бутерброд сахарным песочком, то получится вкуснее пирожного.

В Храме никого не оказалось, только неподалеку от входа за прилавком стояла пожилая женщина в платочке. Я подошла к ней и, несмотря на то что мы находились в помещении одни, почему-то зашептала:

– Доброе утро!

– Благословенного дня, – улыбнулась в ответ бабушка.

Я вздрогнула, но не потому, что до сих пор не слышала такие слова: голос старушки был прямо как у Матушки, которая давным-давно, когда-то в детстве, сказала маленькой Грушеньке, что та очень хорошая девочка.

– Что хочешь, радость наша? – продолжила тем временем бабуля.

– Соседка, тетя Надя, попросила отнести в церковь бумажки, – принялась объяснять я, – за здоровье и за тех, кто умер. Надежда Петровна сломала зимой ногу, ей трудно ходить. А я не знаю как…

– Поняла, – остановила меня собеседница и вынула из ящика несколько листочков размером с те, что отрывают от календаря. – Там, где красная рамочка и слова «О здравие», напиши тех, кто живы.