Шрифт:
Закладка:
– Афанасия Константиновна, вам надо срочно идти на конкурс в Большой! Нельзя зарывать в землю уникальный талант. Готова вас привести за руку…
– Спасибо, – улыбнулась бабася, – у меня отсутствует тяга к публичным выступлениям.
Я много раз слышала, как прекрасно поет Фася, но никогда более не испытывала такого прилива счастья и радости, как в момент, когда они с Лукой исполняли дуэтом:
«Пастыри в пещеру первые пришли
И младенца Бога с Матерью нашли,
Стояли, молились, Христу поклонились —
Днесь Христово Рождество!»
Грузовичок дрожал, кашлял, грозил развалиться. Руки, ноги, нос у первоклассницы превратились в сосульки. За окном маячил темный лес, не светила луна. Голоса Луки и бабушки сливались вместе. И вдруг на темном небе ярко-ярко вспыхнула одна звезда. И меня охватила такая радость, что не хватит слов, дабы описать весь восторг, который обрушился на девочку. Я заплакала от счастья. А бабася и мужчина пели:
«Все мы согрешили, Спасе, пред Тобой,
Все мы, люди, грешны – Ты Один Святой».
Машина кое-как ехала по дороге, я забыла, что хочу спать, есть, пить. Я только мечтала, чтобы эта дорога оказалась бесконечной, чтобы Лука и Фася пели и пели. Вдруг автомобиль замер.
– Успели! – воскликнул мужчина, потом он живо выбрался из-за руля, открыл дверь, помог выйти бабушке, затем вынул меня и внес в дом.
* * *
В избе оказалось очень тепло. Бабуля быстро сняла с внучки шубку, свитер, рейтузы, кофту. Вскоре Грушенька оказалась в своем праздничном платье, белых туфельках. А на голову мне повязали кружевную косынку. Я уже ничему не удивлялась. Бабушка тоже украсилась платком, потом мы прошли по длинному коридору, вступили в комнату, где оказалось много народа.
– Афанасия приехала, Грушеньку привезла! – закричал кто-то.
К нам бросились люди. Они обнимали бабулю, меня, целовали. Откуда ни возьмись появились дети: мои ровесники, подростки, совсем малыши. Все они радовались, все оказались в белой одежде, девочки, как одна, в платочках. Я растерялась, не знала, что следует делать, но старательно обнимала, целовала всех в ответ. Неожиданно шум стих, к нам подошла круглолицая женщина, за ней шагал высокий черноволосый старик с бородой.
– Матушка, – воскликнула Фася, – Отец Владимир!
И потом она сделала странный жест, сложила кисти рук вместе, ладонями вверх, наклонилась. Я окончательно растерялась. А старик взял бабушку за руку, и Фася… поцеловала его запястье. Я обомлела. Пожилой мужчина повернулся ко мне, у него оказались не голубые, а прямо синие глаза. Я никогда не видела людей с таким взглядом. Каким? Необыкновенным!
– Грушенька, – улыбнулся он.
Я сообразила, что мне, наверное, следует поступить как бабушке, поэтому быстро сложила ладошки. Хозяин дома коснулся меня, я быстро чмокнула его в руку. От нее пахло чем-то совершенно незнакомым, но очень вкусным, приятным, необычным, как все вокруг, а еще конфетами, как от Луки.
Потом Отец Владимир вышел в коридор.
Все поспешили за ним, переместились в другую комнату. Окна здесь тщательно занавесили. В помещении у стены находился стол, покрытый скатертью, на нем сверкал большой, ранее мною никогда не виданный высокий подсвечник, имелась корзина с булочками, ножик. На полках стояли книги. Несколько бородатых мужчин надели вышитые халаты и окружили стол. Потом появился Отец Владимир в такой же одежде. Он произнес какую-то фразу, я поняла только одно слово. «Царство»!
Батюшка начал говорить, я его речь не понимала, потом несколько женщин и мужчин громко, красиво запели, но лучше всех оказался голос Фаси. И только тогда до Грушеньки дошло: это спектакль, нам показывают какую-то сказку, не зря же произнесли: «Царство». Долгая дорога утомила, вскоре мне захотелось спать, но поскольку остальные дети, даже те, кто определенно младше первоклассницы, старательно подпевали хору, я изо всех сил растопыривала глаза. Через какое-то время круглолицая женщина, которую называли Матушка, взяла меня за правую руку и зашептала:
– Сложи пальчики так, словно хочешь соль взять!
Поскольку в этот вечер, который уже превратился в ночь, все вокруг вели себя ну очень необычно, я не удивилась, соединила указательный, средний и большой пальцы и прошептала:
– Правильно?
– Да-да, – очень тихо одобрила тетенька, – и когда все крестятся, тоже так делай.
Я уставилась на свои пальцы, потом посмотрела по сторонам, увидела, что все, включая ребят, подносят руку ко лбу, потом к животу, правому и левому плечу, и повторила движения.
– Умница, Агриппинушка, – зашептала круглолицая женщина, – пусть Матушка Богородица тебя всегда хранит.
– Мою маму зовут Тамара Степановна, – уточнила я.
Собеседница прижала девочку к себе:
– Ах ты, горемыка!
Тем временем сказочное представление продолжалось. Отец Владимир несколько раз поднимал над головой толстую книгу в переплете из желтого металла. А еще он ходил вокруг стола, размахивая банкой, родной сестрой обложки тома. Склянку тоже сделали из материала, который по виду напоминал золото, она висела на цепочке, из нее валил дым. Странно, но я не закашлялась, пахло чем-то приятным, как от Луки.
Стоять пришлось долго, у меня устали ноги. Другие дети не жаловались, поэтому и я решила потерпеть. Но очень обрадовалась, когда Отец Владимир наконец-то перестал бубнить что-то на непонятном языке.
И тут все выстроились в очередь к столу – вначале мужчины, за ними женщины, дети. Я оказалась последней.
Отец Владимир взял большую, яркую, желтую вазу и вдруг сказал:
– Пусть Агриппина подойдет первой.
Я растерялась, бабушка взяла внучку за руку и подвела к Отцу Владимиру, двое мужчин в халатах подсунули девочке под подбородок красное полотенце, перед моим лицом замаячила позолоченная ложка.
– Ротик открой, – тихо подсказал один из дяденек, – потом закрой, проглоти.
Я послушно выполнила указание, какая-то из женщин быстро схватила девочку, подвела к небольшому столику, протянула чашку, в которой плескался, как мне показалось, компот, вручила небольшой кусок белого хлеба со словами:
– Съешь и запей.
Маленький ломтик булочки оказался волшебно вкусным. А в чашку налили не компот, красное вино. Я знала его вкус. Когда маленькая Грушенька
