Также я положила в сумку два фонарика, каждому по зубной щетке и зубную пасту. Еще пару линз для мамы. Я чуть не заплакала, когда представила, что в панике она забудет свои очки и впадет в ступор из-за плохого зрения.

01:14.

Хочу, чтобы на часах было 01:22. Нет ничего ужаснее ожидания. С каждой минутой мне всё хуже. Я съеживаюсь под одеялом. Во рту пересохло. Может, стоит надеть джинсы? Приготовиться. Я вылезаю из теплой кровати, на цыпочках иду к креслу, надеваю джинсы, усаживаюсь и жду. Приподнимаю жалюзи и испытываю облегчение от того, что вижу свет фонаря.

01:16.

Сегодня ночью папа не работает. Я так люблю, когда он работает в дневную смену. И ненавижу ночные.

Каждую ночь под землей готовятся к взрывам. В километре под землей. Но километра может и не быть, если земля не выдержит. Так происходит взрыв, потом начинается тряска, а затем – обрушение грунта. Жидкие взрывчатые вещества заливают в скважины штреков, заполняют выработки. Эти вещества растекаются на определенное расстояние. Во время взрыва, или, как еще говорят, выстрела, и после поблизости никого не должно быть, потому что в штреках образуются опасные газы. Тогда раздается грохот, и на поверхность выходит железная руда – руда, которая кормит Кируну. Папа говорит, что на руде держится вся Швеция. Мы отправляем миллиарды в Стокгольм, а они думают, что мы здесь живем на проценты. Тогда как на самом деле здесь образуются деньги, на которые в Стокгольме строят новые дороги и больницы. Так говорит папа. Мне на деньги наплевать. Лишь бы мы были живы.

01:19.

Я перестала дышать животом. Я вообще не дышу. Пальцы впиваются в ручку кресла, и ветер вдруг стихает. Словно тоже задерживает дыхание.

01:20.

Из-под земли доносится грохот. Он становится всё громче, прорывается через склад и достигает поверхности. Я хочу закрыть уши руками, но нельзя. Мне нужно слушать, нет ли других звуков. Книжная полка подпрыгивает, трясется оконная рама. Я стискиваю зубы, закрываю глаза и считаю секунды. И тут всё стихает.

01:21.

Я открываю глаза и расслабляю живот. Мне хочется плакать. Завывает ветер, и я выглядываю в окно. Шахта по-прежнему на своем месте, соседний дом тоже, в окне Юлии, как всегда, горит лампа, а снеговик на улице потерял нос из морковки. Я прокрадываюсь в коридор, затем в гостиную, чтобы убедиться, что всё на месте. Дом, гараж, дороги – всё здесь. Я жду звука сирен, но всё тихо. Машина скорой помощи, которая, очевидно, едет к какому-то старику, проезжает мимо, и я испытываю облегчение. Всё как обычно. Мы пережили еще одну ночь.

Я тихо крадусь по коридору и забываю, что от осторожных шагов скрипит пол, когда подходишь к туалету. Останавливаюсь и задерживаю дыхание. Слышно, как в спальне родителей шуршит одеяло. Я быстро иду в свою комнату, стягиваю джинсы и прыгаю под одеяло. Зажмуриваюсь и слышу, как приоткрывается дверь в мою комнату. Вздохнув, мама осторожно закрывает дверь. Сердце перестает бешено колотиться лишь спустя некоторое время. Мне хочется разреветься. Прежде со мной такого не случалось.

7

В Кируне жить тяжело, если не любишь:

• спорт;

• прогулки на свежем воздухе.

Не то чтобы я не люблю спорт – люблю. Немного, во всяком случае. Но не понимаю, какое удовольствие в том, чтобы гонять мяч, большой он или маленький. Когда я бегаю или хожу на лыжах, во рту появляется привкус крови, а еще у меня не получается стоять на коньках. Неважно, как туго я их шнурую, всё равно не могу держать ноги так, чтобы не разъезжались. У Юлии получается лучше. Королева катка – это, скорее, ее мечта. И пару лет Юлия занималась коньками. Как-то я сидела на трибуне и наблюдала, как хорошо у нее выходит. До совершенства далеко, но всё равно неплохо. Юлия закончила заниматься в декабре. Как раз тогда у меня и проснулся интерес к конькам. Мне стало нравиться ходить в «Ломбию». Потому что как раз после занятий Юлии начиналась хоккейная тренировка у парней, которые обычно ходили в «Матто» – клуб зимних видов спорта «Матоярви» на другом конце города. Тогда-то и появился Альбин.

Парни часто сидели на скамье для запасных игроков и смотрели, как девчонки занимаются фигурным катанием. И мне тоже захотелось оказаться на льду и быть одной из них. Вообще-то я умею кататься, но я разволновалась, что Альбин приметит Юлию или какую-нибудь другую королеву катка.

Альбин играет в хоккей неистово. Пока Юлия переодевалась в раздевалке, я сидела на скамье запасных и наблюдала за его игрой. Жестким ударом Альбин отбивает шайбу, и она ударяется о борт или попадает в цель. Стремительно прорезая себе путь, он ведет шайбу перед собой. Хоть бы он меня увидел. Я бы потянулась и сняла шапку. Хотя и смутилась бы. Представить не могу, если бы Альбин подумал, что я пришла сюда только из-за него.

Как-то раз я на самом деле пришла в «Ломбию», хотя Юлия болела и пропускала занятие. Приближаясь к желтому клубу зимних видов спорта, я репетировала про себя, как буду объяснять Альбину, что пришла поболеть за него. Я представляла, что скажу ему, будто шла посмотреть, как занимается Юлия. Хотя зачем мне говорить ему это, если мы никогда раньше не разговаривали?

Прогулки на свежем воздухе. Это я и правда люблю. Не настолько, чтобы бродить по горам или уметь строить снежное убежище во время бурана, но я собираюсь освоить снегоход и подледную рыбалку. А летом я и правда рыбачу в долине Торнедален. Ловлю речную рыбу на спиннинг. Прошлым летом на реке Торне мы с папой почти поймали лосося. До сих пор не можем вспоминать об этом. Лососю удалось сорваться с крючка. Мы просто лишились дара речи, когда он плюхнулся в темную воду и исчез.

Кируна – город мужчин, очень бедный в культурном плане. Так говорит моя бабушка, когда сердится. Это результат того, что здесь развиваются только хоккей, шахта, езда на снегоходах и оленеводство. У мужчин нет потребности заниматься спортом. И всё-таки в Кируне можно жить. Это моя мантра. Мой оазис культуры – библиотека. Клуб любителей чтения. Все знают, как я люблю читать. Но никто, никто, даже Юлия, не знает, что у меня есть мечта. Я хочу стать писательницей.