переводчики одной из версий английской Библии (NIV) отрывок Ин. 3:16 переводили как «ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единственного, уникального», они были движимы не любовью к парафразам и не желанием исказить фундаментальное учение, а приверженностью лингвистическим принципам.

Похожая проблема возникает со словами άγαπάω («агапао», 'любить') и φιλέω («филео», 'любить'). Бесспорно, они обладают разными спектрами значений, но в некоторых случаях оказываются взаимозаменямыми. Поэтому ошибаются те, кто считает, что значение корня этих слов делает их абсолютно разными по смыслу. Например, в Септуагинте в 2 Цар. 13 слова άγαπάω («агапао», 'любить') и άγάπη («агапэ», 'любовь') обозначают кровосмесительное изнасилование, которое Амнон учинил над своей сводной сестрой Фамарью (2 Цар. 13:15). Когда во 2 Тим. 4:10 говорится о том, что Димас оставил Павла, потому что возлюбил нынешний злой век, снова используется слово αγαπάω, и с лингвистической точки зрения это правильно. Глагол αγαπάω употреблен в Ин. 3:35, где сказано, что Отец любит Сына; в Ин. 5:20 та же самая мысль повторяется, но уже с использованием слова φιλέω. Позже мы вернемся к этой паре слов, потому что их значение очень часто искажается. Сейчас лишь отмечу, что ни глагол αγαπάω, ни существительное αγάπη не обозначают некий особый вид любви.

Во избежание недоразумений спешу сразу оговориться. Во–первых, я не утверждаю, что любое слово может значить что угодно. Практика словоупотребления показывает, что каждое конкретное слово имеет определенный диапазон значений, и значение слова определяется контекстом только в границах этого диапазона. Конечно же, со временем эти границы расширяются и изменяются, иногда изменяются значительно. Но это все равно не означает, что слова резиновые. Я утверждаю, что морфемно–этимологический анализ не может окончательно определить смысл слова, что значение корня не является определяющим для значения слова, его содержащего. Лингвистика учит, что значение не является неотъемлемой характеристикой слова, что слово «есть вербальный символ набора смыслов»[20]. Конечно, мы можем говорить, что такое–то слово значит то–то и то–то, но в этом случае мы руководствуемся примерами его словоупотребления или контекстом, в котором оно используется. Определяя значение слова, не следует чрезмерно полагаться на его этимологию.

Во–вторых, я утверждаю, что значение слова может отражать значение составляющих его частей. Например, глагол έκβάλλω («экбалле»), образованный от έκ («эк», 'вон', 'наружу') и βάλλω («баллё», 'бросать', 'гнать'), действительно означает «я изгоняю, извергаю, удаляю». Значение слова может быть связано с его морфемным составом, но необходимо признать, что такое явление чаще встречается в синтетических языках, например в греческом и немецком, где много транспарентных слов, то есть слов, значение которых понятно из их состава, чем в таких языках, как английский, где много слов, морфемная структура которых не связана с их значением[21]. Но мы все равно не можем наверняка знать, обусловлено значение слова его этимологией или нет. Мылишь можем проверить свое предположение, проанализировав его употребление.

И последнее. Я ни в коем случае не утверждаю, что морфемно–этимологический анализ бесполезен. Он незаменим, например, в диахронной лингвистике, которая изучает словоупотребления в исторической перспективе, при определении первоначального значения слова, при изучении родственных языков и особенно при определении значения так называемых hapax legomena (слов, употребленных лишь однажды). В последнем случае, хотя морфемно–этимологический анализ не самый достоверный метод определения значения, отсутствие материала для исследования не оставляет нам выбора. Поэтому, как отмечает Мойзес Силва в своей блестящей монографии на эту тему, этимологический анализ играет гораздо более важную роль при определении значения слов в древнееврейском тексте Ветхого Завета, чем в древнегреческом тексте Нового Завета, поскольку в древнееврейском значительно чаще встречаются hapax legomena[22]. «Ценность морфемно–этимологического анализа обратно пропорциональна количеству доступного материала для лингвистического исследования»[23]. В любом случае конкретизация значения слова на основании одной лишь этимологии всегда будет хоть и обоснованным, но предположением.

2. Семантический анахронизм

Суть этой ошибки — наделение слова смыслом, которое оно приобрело в более поздний период. Семантический анахронизм в самом простом случае наблюдается в рамках одного языка. Ранние отцы церкви, писавшие на греческом языке, часто придавали словам значение, которое новозаветные авторы в них не вкладывали. Например, очевидно, что под словом επίσκοπος («эпископос», 'епископ') они понимали служителя, который осуществлял надзор над несколькими поместными церквами, хотя Новый Завет не дает никаких оснований наделять это слово таким значением.

Семантический анахронизм более сложного вида наблюдается, когда мы имеем дело с двумя языками. Знакомое нам слово «динамит» образовалось от слова δνίυαμις («дюнамис», 'сила' и даже 'чудо'). Мне неоднократно приходилось слышать, как проповедники читали отрывок Рим. 1:16 таким образом: «Я не стыжусь благовествования Христова, ибо оно есть динамит Божий ко спасению каждого верующего». При этом проповедник часто многозначительно наклоняет голову, словно изрек нечто весьма глубокомысленное, доступное для понимания только посвященным. Здесь мы имеем дело не просто с неверным использованием этимологии слова, о чем мы говорили выше, — это этимологическая ошибка, усугубленная анахронизмом. Неужели, записывая эти слова, Павел думал о динамите? В любом случае, аналогия с динамитом здесь неуместна. Динамит используют, чтобы взорвать, разрушить, подорвать скалу, пробить тоннель или уничтожить что–то. Павел, когда говорит о силе Божьей, часто подразумевает силу, воскресившую Христа из мертвых (например, Еф. 1:18–20), она действует в нас «ко спасению» (εις σωτηρίαν, «эйс сотериан», Рим. 1:16), чтобы сделать наше спасение «неповрежденным и совершенным». Даже если забыть про семантический анахронизм, динамит невозможно сопоставить с силой, воскресившей Христа из мертвых и преобразующей нас в образ Христов. Понятно, что, проводя аналогию с динамитом, проповедники пытаются подчеркнуть величие этой силы. Когда же апостол Павел хотел подчеркнуть величие этой силы, он говорил не о динамите, а о пустой гробнице. Можно привести еще один пример семантического анахронизма. Иногда часть стиха 2 Кор. 9:7 переводится как «Бог любит дающего с весельем». Греческое слово, переведенное как «с весельем», — это слово ίλαρόν («гиларон»), от которого произошло английское слово hilarious, «хилариос», 'смешной'. А раз так, может быть в тексте имеется в виду, что при сборе пожертвований надо смеяться?

К сожалению, встречаются совершенно невероятные примеры семантического анахронизма. Так, в журнале «Христианство сегодня» (Christianity Today) были опубликованы три статьи о крови[24]. Авторы захватывающе рассказывали о том, что кровь обладает удивительными свойствами: она очищает организм от продуктов клеточного распада и снабжает каждый орган