выстрела Д-30 осколочно-фугасными 15300 м, но тогда я об этом не вспоминал). Мы до последнего соблюдали режим тишины. В группе в основном были опытные бойцы, уже послужившие и побегавшие по горам, только трое молодых из весеннего призыва. Перед дембелем никто не любил ходить на «крайний» выход, но наш выход считался прогулкой (всего-то пятнадцать километров от отряда), и в группе из пятнадцати человек было четыре дембеля. Вот они-то и сдержали молодёжь от паники и раннего огня. Вторым залпом батарея удачно накрыла цепь врагов, которые в этот момент пытались прыгнуть в мандех перед собой. Минут десять гаубицы утюжили долину со всех сторон рядом с нами. Мы вжались в землю и под свистом осколков молились, чтобы не попали в нас. Было очень страшно. Периодически я высовывался из мандеха и корректировал огонь. Когда гаубицы замолчали, дозоры доложили, что противник не наблюдается.

В горах ночь наступает мгновенно. Пока мы были в мандраже боя, солнце зашло.

До трёх ночи просидели в мандехе, напрягая своё зрение и слух, чтобы не дать врагам вырезать нас под покровом темноты. Когда начало сереть, проверили местность вокруг нас. Нужно отдать должное духам, также как и мы, они своих на поле боя старались не оставлять. Тройка Чёлушкина перебежками подобралась к оврагу, возле которого я в последний раз в момент обстрела нашими артиллеристами местности видел чёрных моджахедов.

Разведчики нашли кусок приклада от автомата и окровавленную чалму, валяющиеся на дне русла мандеха. Доложил на ЦБУ. Там выслушали и приказали действовать по обстановке. Оставаться на том же месте было нельзя. Я не сомневался, что духи не оставят нас в покое и в ближайшие часы, накопив силы, совершат очередную попытку уничтожить мою группу.

Афганские мальчишки с испугом смотрели на сборы шурави, понимая, что сейчас решается их судьба. Посмотрев на них, я приказал развязать одному из бачат руки и оставить пацанов в мандехе. Я знал, что за нами они не пойдут, а пока сумеют полностью развязаться и дойти до своих, мы уже будем далеко.

Перестроившись в походный порядок, РГСпН ушла из этого района на семь километров западнее.

Ещё двое суток мы сидели под горами, откуда духи любили обстреливать наш гарнизон, но никто из них так и не появился. Скорее всего, те душманы, которых накрыла наша артиллерия, и были основой отряда, противостоявшего нам и периодически обстреливавшего наш гарнизон.

Вечером, в конце третьих суток нашего боевого выхода я попросил связистов соединиться с Центром боевого Управления и получил приказ возвращаться в отряд.

По карте и компасу определил направление. Мы пошли, как только на небе загорелись первые звёзды. Луна была в фазе новолуния, у меня и Чёлушкина были бинокли БН-2, с помощью которых мы корректировали наше движение к Тропосфере, хотя моё зрение позволяло мне видеть достаточно неплохо и без ночной оптики.

Часов через пять, по моим расчётам, группа подошла к заставе. Для опознания, чтобы по нам не открыли огонь, я запустил зелёную ракету в небо. В ответ тишина. Прошли триста метров, дал ещё одну ракету. Тишина.

Странно. Все мои расчёты говорили, что застава прямо перед нами и отклонений быть не должно. Только ответных красных ракет, которые в соответствии с договорённостями должны запустить с заставы, мы не дождались.

Ещё триста метров — ракета — тишина. В походном порядке: головной дозор, в десяти метрах ядро, боковые дозоры, в пяти метрах тыловой дозор, мы выскочили прямиком на заставу, где нас, кроме часового и начальника караула, встречал командир заставы. Я просто кипел от праведного гнева и прежде, чем они мне что-то успели сказать, высказался на красивом русском, но матерном языке.

На что получил ответ:

— Товарищ лейтенант, ваша группа по минному полю прошла, вот и побоялись ракету давать…

Глава 3

Декабрь 1987 года, Афганистан, провинция Забуль

Разрывая тишину затаившегося кишлака, по бетонке шли три бронетранспортера. На броне сидели бойцы спецназа, половина из них была перевязана окровавленными бинтами…

Час назад эти же солдаты прошли через кишлак, потом местные дехкане услышали, как в районе моста раздались выстрелы и загрохотали гранатометы, а вскоре к звукам боя добавились разрывы минометных выстрелов.

Местные жители недоуменно переглядывались, неужели шурави* попали в засаду?

Справка: «Шурави» — в переводе с персидского значит советский(-е).

И вот теперь бронегруппа возвращалась.

Шахджой. Местные почему-то называют его городом, хотя это традиционное афганское селение ничем не отличалось от других подобных деревень, разбросанных по всему Афганистану. Может, потому, что он являлся центром одного из девяти районов провинции Забуль? Проживало в нём несколько тысяч афганцев. В основном они все были родственниками и принадлежали к племени пуштунов хотак (хатак).

Удивительно, но родоплеменные отношения в народе пуштунов сохранились до наших времён. Племена делятся на ветви, которые подразделяются на кланы (хели), а кланы — на роды, отношения между которыми часто носят характер отчужденности или даже враждебности, и живут они по основополагающему кодексу чести Пуштунвали (Пуштунвалай), который включает в себя правила поведения и моральный кодекс, основывающийся на древних традициях пуштунов, их понятиям справедливости, гостеприимства, независимости, мести, прощения, терпимости, самоуважения и любви. Каждый пуштун может толковать его по своему разумению, но оценку его действиям дают только спингери (белобородые), т.е. старейшины племени, а если необходимо разрешить конфликт внутри племени или между племенами, то собираются «Джиргамары» («джирга» — собрание, совет племени), особые люди, которые наизусть знают Пуштунвалай. И хотя пуштуны почитают ислам, иногда законы шариата и Пуштунвали серьёзно разнятся, и в этом случае они опираются на свой кодекс. Согласно Пуштунвали, воином является не тот, кто говорит на языке пушту, а тот, кто соблюдает правила кодекса, кто делами и своей жизнью подтверждает принципы Пуштунвали, и только тогда он считается истинным пуштуном.

Селение вытянулось вдоль дороги Кандагар — Кабул, выложенной бетонными плитами, но кое-где укатанной асфальтом. Эта дорога и была его центральной улицей. На ней располагались местные дуканы (магазины), торгующие самыми разными товарами, в основном доставленными из Пакистана, но также в них можно было найти китайские, иранские, индийские и даже американские вещи. Кроме промышленных товаров, прямо на земле стояли ящики с овощами и фруктами. Сейчас похолодало, сезон дождей прошёл и ночью подмораживало, но на прилавках можно было увидеть мандарины, апельсины, лимоны, гранаты, яблоки, груши, виноград, бананы, дыни и даже экзотические ананасы.

Левая сторона кишлака была более обжитой, с неё на главную дорогу выходило пять больших улиц, застроенных вплотную друг к другу глинобитными домами.