– Кто или каков господин Делмортон, я не знаю… – протянул казначей. – Я даже не знаю, существует ли он. Но он, должно быть, был довольно богатым джентльменом.

– Изумительный жемчуг, тот, что она носит, – заметил я для поддержания разговора.

– Да, дорогая цацка. Но, безусловно, ее самая изумительная драгоценность – вещь, которую вы не видели. Она не наденет ее раньше маскарада. Могу поспорить. Она любит блеснуть!

– Что это за вещица?

– Что-то типа диадемы. Алмазы и изумруды. Лично я думаю, что это ужасающе вульгарно, но стоимость должна быть огромной. Я храню ее в сейфе, пока хозяйка ее не затребует. И я исследовал на днях эту вещицу. На самом деле я показал ее одному пассажиру, который, казалось, был чем-то вроде эксперта. Он оценил безделушку в сорок тысяч фунтов. Госпожа Делмортон покажет ее вам, если попросите ее. Она обожает выставлять напоказ свои вещи.

Но я не побеспокоил госпожу Делмортон: я продолжал избегать ее как чумы. Драма и кипение страстей были для меня интереснее ограненных камушков.

А человеческая драма продолжала разыгрываться таким образом, что страшно стало уже всем. Я даже заметил шкипера, который, войдя в курительную однажды ночью, уставился тревожно на пару закадычных врагов, поскольку воздух на борту пропах убийством, как я уже говорил. И кое-что случилось в маскарадную ночь. Но случилось не столько с двумя задирами, сколько с бриллиантовой диадемой госпожи Делмортон.

Как и предсказывал казначей, она надела эту дорогую штучку на бал-маскарад. Она была облачена в восточный костюм, и я должен признать, что она выглядела великолепно. И пресловутая диадема дополняла ее образ последним штрихом. Именно ради великолепных драгоценностей, на самом деле, я преодолел свою неприязнь к леди и попросил, чтобы она позволила мне исследовать их. Сорок тысяч они, несомненно, стоили, возможно и больше. Берил Лэнгтон была со мной в тот момент, и она застонала от зависти. Дюжина или больше больших безупречных алмазов, то же самое количество великолепных изумрудов и огромное количество меньших камней в старомодной оправе. Варварски пышной оправе: вероятно, когда-то эта штука принадлежала какому-нибудь восточному властелину. Но красивой эту вещь я не назвал бы, хотя и не сказал ни слова об этом. Смотрелось украшение вульгарно, если его не носить с неким необычным костюмом, таким, какой госпожа Делмортон надела тем вечером.

Берил Лэнгтон согласилась со мной.

– Если бы это принадлежало мне, – сказала она своего рода восторженным шепотом, – я сделала бы из этого кучу разных штучек. Брошки, кольца и даже браслет из камней поменьше!

Тут Берил рассмеялась.

– И думаю, что, когда я пошла к казначею сегодня, чтобы забрать мое бедное и скромное ожерелье из жемчуга, она забирала эту громадину!

И не имеет значения та глупость, что я сказал в ответ. Три розовых джина перед ужином могут быть весьма коварны… Мы просто обеспокоены экстраординарным случаем в курительной, который произошел после ужина той ночью. И даже сейчас, два года спустя, я помню все в малейших деталях. Во всяком случае, я не забыл ничего важного…

Было около десяти часов, когда я вошел, и, взглянув на карточный стол, я обнаружил проблему. Блэйк и Джефферсон были партнерами, и усмешка на лице Блэйка была ужасна. Госпожа Делмортон и дамочка, которая все время хихикала, были там и приблизительно полдюжины человек еще.

Когда я вошел, раунд был закончен, и Блэйк склонился над столом.

– Почему, ради бога, господин Джефферсон, – брюзжал он, – вы не учитесь играть? Или мне за вас думать?

Джефферсон грозно приподнялся.

– Спокойнее, господа, – вклинился Мургэтройд, который также играл. – Здесь присутствуют леди!

– Вот что, господин Блэйк! Прямо сейчас сыграем в покер на обезьяну! – мрачно процедил Джефферсон.

– Обезьяну? – Блэйк казался немного озадаченным.

– Боишься реальной игры? – глумился Джефферсон.

Неожиданно мрачная улыбка проявилась на лице Блэйка.

– Согласен, – объявил он.

Мы сгрудились вокруг и смотрели затаив дыхание. Все, казалось, поняли, что гораздо больше, чем обезьяна, поставлено на кон.

Они начали, и Джефферсон победил. Играли новой колодой для покера. И когда у каждого из них было четыре карты перед ними, у Блэйка была пара семерок, и Джефферсон хотел девять для прямого.

Я посмотрел на них, пальцы Блэйка дергались. Но Джефферсон был абсолютно спокоен. Он щелкнул картой через стол «к еще семи». Три – вздох удивления донесся от круга зрителей.

– Казалось бы, я хочу девять, – сказал он спокойно. Он держал карту рубашкой к себе, так, чтобы Блэйк видел. И лицо Блэйка стало мертвенно бледным.

– Судя по твоему виду, так и есть, – добавил он.

Это была крестовая девятка.

– Обезьяна, господин Блэйк, – заметил он учтиво.

И еще раз Блэйк насмешливо улыбнулся.

– Я плачу, – сказал он резко и покинул комнату.

– Что, черт возьми, он имеет в виду? – изумленно проговорил Джефферсон. – Чем он платит? Куда он пошел? – Я так рада, что вы победили, господин Джефферсон, – пробормотала госпожа Делмортон, наклоняясь к нему.

– Спасибо, – резко ответил Джефферсон, все еще глядя на дверь.

И в следующий момент я подумал, что сейчас с ним случится эпилептический припадок. Было от чего. Стэнтон Блэйк появился в дверях с живой обезьяной в руках! – Что это за проклятое дурачество? – простонал Джефферсон.

– Мы играли на обезьяну, – спокойно заметил Блэйк. – Вот обезьяна.

– Ты… Ты… издеваешься! – взревел Джефферсон. – Я предполагаю, играй мы на пони, ты приволок бы лошадь? Мы играли на пятьсот фунтов, и ты знаешь это!

– Мы играли на обезьяну, – повторил Блэйк. – Я предполагаю, что мне разрешат считать, что слова имеют словарные значения?

Джефферсон схватил тяжелую бутылку с водой, стоявшую на столе, и замахнулся ей. Кто-то – первый помощник, я думаю, – закричал:

– Прекратить!..

И тут погас свет.

– Ты свинья… Ты…

Голос Джефферсона гремел во мраке, и госпожа, которая хихикала, закричала. Тут свет зажегся снова, и мы увидели, что Джефферсон схватил Блэйка за горло. Госпожа Делмортон сжалась на стуле; обезьяна кривлялась в открытом иллюминаторе.

– Позовите шкипера! – закричал первый помощник, бросаясь на Джефферсона вместе с троими из нас. И кое– как нам удалось скрутить буяна.

Шкипер влетел, пылая гневом.

– Если вы, двое, не прекратите свои разборки, – взревел он, – я прикажу заковать вас в кандалы!

Джефферсон все еще пытался вырваться, когда раздался пронзительный женский вопль. Госпожа Делмортон подняла руки к волосам и закричала.