Лула хорошо слышал голос Амелии, которая громко молилась.

— Замолчи, Амелия, слышишь! Я должен проучить этого мерзавца!

И, точно бросая вызов врагу, находившемуся от него в двух шагах, крикнул:

— Прочь отсюда, негодяй!

Но по-прежнему лил дождь, и слышно было, как ходит лошадь возле крыльца.

Сеу Лула крикнул еще громче:

— Я убью тебя, негодяй!

Ответом было молчание. Только хлестал дождь, колотил в дверь ветер да лошадь стучала копытами по камням. Дона Амелия подошла к мужу, желая успокоить его, но он оттолкнул ее.

— Я убью этого пса!

Он решительно подошел к двери и отодвинул железный засов. Копыта стучали по каменным плитам. Сеу Лула открыл дверь и выскочил на крыльцо. Послышался ружейный выстрел. Во дворе поднялась суматоха. Немного погодя прибежал испуганный кучер Макарио. Из дома вынесли лампу и увидели валявшуюся в луже крови лошадь, ту, что вращала жернов на сахароварне. Выйдя со скотного двора, она укрылась от дождя под навесом. Сеу Лула побледнел и, ничего не видя, грохнулся на пол и забился в припадке.

VI

Состарился сеу Лула. Совсем старухой стала дона Амелия, хотя, как и прежде, держалась с достоинством. Ненем так и не вышла замуж, а дона Оливия все так же без умолку болтала. Таковы были обитатели каза-гранде Санта-Фе.

Коляска, как и раньше, звенела на дорогах; самые грустные люди в округе ездили на ней в Пилар на богослужения. Вместо двух превосходных коней старого Томаса в нее были впряжены две дряхлые клячи. Борода сеу Лулы совсем побелела. Урожаи сахара и хлопка становились с каждым годом все меньше и меньше. Заливные луга покрывались травой и кустарником. Расчищенные от леса участки на холмах постепенно зарастали. Однако сеу Лула никому не был должен и ни у кого не брал денег взаймы. Он сохранял достоинство, тщательно скрывая свою бедность. Ходили слухи, будто каждый год он ездит в Ресифе менять золотые монеты, которые оставил в наследство старый Томас. В казе-гранде осталась лишь одна негритянка, выполнявшая обязанности кухарки. Ни на одной сахароварне, кроме Санта-Фе, больше уже не использовали лошадей. Лула так и не установил паровой машины. В дни, когда выжимали сахарный тростник, в те немногие дни в году, когда жернова начинали свою работу, в энженьо возобновлялась жизнь, царило оживление, в воздухе пахло патокой, слышался веселый шум. Но едва только работа кончалась, жизнь снова замирала, и казалось, ничего этого не было. В цеху очистки, где при капитане Томасе держали по две тысячи сахарных голов — в ящиках, формах, ямах, — там они сушились на солнце, — теперь стояло всего лишь полсотни. Но, вопреки всему, Санта-Фе продолжало существовать: в печи еще полыхал огонь, а над отходами роем летали пчелы, высасывая остатки сахара, которые оставлялись для ульев. Люди, проходившие мимо каза-гранде, знали, что там еще есть хозяин, к которому надо относиться с уважением. Старого Лулу де Оланда не любили, но его вид: борода по грудь, черный костюм, суровый взгляд и надменная речь — заставлял относиться к нему с почтением. Он был человеком серьезным. Его жестокость по отношению к неграм давно забылась. Одни побаивались его, другие считали, что эта семья проклята богом. Вот почему они всегда в трауре. Никому и в голову не приходило зайти к хозяевам, чтобы узнать, не продадут ли они чего-нибудь, или просто так проведать, поговорить. Тайна окутывала Санта-Фе. На празднества, устраиваемые полковником Жозе Паулино, в Санта-Розу приезжала вся семья сеу Лулы. Его жена и дочь, в кружевах и драгоценностях, усаживались в сторонке и сидели мрачные, будто отбывая повинность. Полковник Лула де Оланда говорил мало. Танцы продолжались до вечера, но ни один молодой человек не решался пригласить девушку из Санта-Фе. Она так и сидела в стороне, безучастная ко всему, похожая на привидение, бледная, с ввалившимися глазами, волосы у нее были гладко зачесаны назад, как у старухи. Как-то на одном из праздников в Санта-Розе Виторино Карнейро да Кунья, который на этот раз был хорошо выбрит и одет в кашемировый костюм, подошел к Луле де Оланда и затеял с ним разговор о политике. Они стояли в стороне под навесом. И вдруг послышался раздраженный голос старого Лулы:

— Хм, вы глубоко ошибаетесь!

— А я вам говорю, что это так, кузен, — настаивал Виторино. — Нунес Машадо был порядочная дрянь, и его подстрелили. Эти люди из либеральной партии хотели разделаться с консерваторами.

— Неправда! Мой отец погиб на поле чести, капитан Виторино!

— Какая там честь, кузен! О какой чести вы говорите?

Сеу Лула поднялся. Он был бледен, борода его казалась еще длиннее при вечернем освещении.

— Это уже оскорбление, капитан.

— Но, к сожалению, это так. Виторино Карнейро да Кунья всегда говорит правду, даже под страхом смерти.

Полковник Жозе Паулино вмешался в разговор, желая их успокоить. Виторино да Кунья рассердился на хозяина дома и довольно грубо сказал ему:

— Не вмешивайтесь в наш разговор, кузен, мы говорим о политике.

— Иди в дом, Виторино.

— Я тебе не негр. Говори так со своими кабрами.

Гости засмеялись, им показалась забавной выходка Виторино. Сеу Лула ушел со старым Жозе Паулино на другую сторону веранды, Виторино не унимался:

— Этот Лула де Оланда разбогател, хоть и глуп. Он явился сюда беднее Иова, а сейчас разъезжает в своем кабриолете, ленивая скотина.

Сын хозяина набросился на Виторино:

— Перестаньте болтать чепуху!

— Это ты мне говоришь, Жука? Вот это да! Ты забыл, кто вложил тебе в руки букварь, навозный ты жук?

Раздался новый взрыв смеха. Сеу Лула стоял на другой стороне веранды и отчаянно жестикулировал, возмущаясь выходками Виторино. Он сейчас же уедет домой. Старый Жозе Паулино уговаривал его не делать этого. Но вскоре, звеня колокольчиками, кабриолет уехал.

Семейство сеу Лулы возвращалось в Санта-Фе. На сердце у старика остался неприятный осадок оттого, что Виторино посмел при посторонних так непочтительно отозваться об его ресифских родственниках. Больше он не поедет в Санта-Розу. Жена и дочь сидели в коляске молча. Они не мешали ему размышлять о только что случившемся. Ему нанесли оскорбление. Давно уже он не приходил в такую ярость. Они, видно, хотели унизить его. Санта-Роза разбогатела, в ней поселилось множество людей. Этого Виторино специально подослали к нему, чтобы оскорбить, ранить его словами, точно ударом ножа.

Два дня спустя в Санта-Фе заехал полковник Жозе Паулино. Он приехал к сеу Луле поговорить, вспомнив о своем намерении сделать полковника Лулу президентом муниципальной палаты Пилара. Его брат, живущий в