Несколько дней спустя, когда сеу Лула все еще находился в постели, в Санта-Фе приехал полковник Жозе Паулино, чтобы предложить соседу звание полковника батальона национальной гвардии[40], батальона, который правительство попросило его организовать в Пиларе.

V

Полковника Лулу де Оланда совсем не радовало новое звание. Он воспринимал его как еще одно подаяние со стороны соседа. Он не нуждался ни в чьем сострадании. Сколько ни уговаривала его жена поехать в Гойану на прием к доктору Белармино, он не хотел. Он знал, что болен, знал, что его дядя, брат отца, страдал той же болезнью. Знал, что она неизлечима. Вот потому-то он и сторонился людей. Ненем выезжала в гости в соседние энженьо. Иногда он сопровождал ее, чтобы еще раз порадоваться тому, насколько красивее, умнее и изящнее других была его дочь. Он много думал о боге и становился еще нелюдимее. Вера в бога была для него утешением, помогала ему справиться с тем подавленным состоянием, которое наступало после припадка. И чем больше он любил бога, тем больше ненавидел людей. Это была нездоровая, безумная любовь, которая сжигала его изнутри, как пламя. Только Ненем еще связывала его с жизнью. Дочь для него была самым дорогим существом на свете. Каждое воскресенье он отправлялся в Пилар в своем кабриолете. Видел, с какой ненавистью смотрит на него уличная чернь. Знал, что его считают негодяем, гордецом, злодеем. Однажды даже разыграли сцену, в которой хозяина Санта-Фе изобразили в виде чудовища, убивающего негров. Эта чернь в Пиларе не могла простить ему презрения, с которым он относился к чернокожим. Рабы надеялись, что и после смерти его тестя будут продолжать пользоваться добром Санта-Фе, получать из энженьо дрова, горшки патоки и прочее — все, что по глупости раздавал им капитан Томас. Нет, теперь все здесь принадлежит ему, Луле, и он ничего не станет давать этой своре попрошаек. Этой черни!.. Ему было отлично известно, как его ненавидят и что выражают эти злобные взгляды. Когда в церкви с ним случился припадок, все бежали от него, точно от прокаженного. Только жена судьи нашла в себе мужество подойти и как-то помочь доне Амелии.

Кучер приносил шелковые подушки, подкладывал их под колени сеу Луле, его жене и дочери. Негр входил в церковь, преисполненный гордости и тщеславия. Он склонялся перед алтарем и, оставив на кирпичном полу три подушки, шел к двери и слушал мессу издалека, как бы желая этим подчеркнуть, что он — бедный негр полковника Лулы де Оланда. Господа ближе к богу. Они, в отличие от своих рабов, могли позволить себе большую близость со всемогущим, великим господом. Сеу Лула слушал всю мессу, стоя на коленях. Он шевелил губами и перебирал четки. Белая борода, потухший взор делали его похожим на монаха, одетого в светский костюм. Все это люди считали лицемерием. Лула был самым жадным хозяином в округе. Он мог спокойно спать, когда его негра подвергали телесным наказаниям и избивали до смерти, а потом приходить в церковь и молиться вот так, как безгрешный человек, с чистым сердцем, с легкой душой. У дверей церкви стоял его кабриолет, возле которого толпились мальчишки, будто никогда его раньше не видели. В упряжке давно уже не было сказочной пары серых коней. Теперь кабриолет таскали две жалкие низкорослые лошаденки, самые обычные ломовые лошади. Во всяком случае, у них было достаточно силы, чтобы привезти сюда из Санта-Фе всю семью Лулы де Оланда.

Сеу Лула истово молился. Для него больше ничего не существовало. Молитвы целиком поглощали его. Когда каноник Фредерико воздевал к небу руки с золотой чашей и при этом звонили в колокола, Лула чувствовал себя жертвой человеческой несправедливости. Перед ним возникали его отец и Нунес Машадо, вспоминалось собственное детство, сына бедной вдовы. Да, он, Луис Сезар де Оланда Шакон, так и не стал тем, кем должен был стать; у него украли то, что принадлежало по праву только ему, ему одному. Он опускал голову и бил себя в грудь. Он был ограблен. Убили его отца, обокрали мать, закон отнял у него негров. Все, что сделал для него сосед, богач Жозе Паулино, давший ему патент полковника, купивший землю, чтобы освободить его от преследований кабры, все, что другим могло показаться великодушием, унижало и оскорбляло его. Из него сделали ничтожество. Но ведь господь бог, который все видит и все слышит, пострадавший из-за людей и распятый на кресте, был же вознагражден за все свои страдания воскресением. И народ пал ниц, испугавшись, когда Христос вознесся к небесам.

После мессы кабриолет, звеня колокольчиками, проезжал по главной улице Пилара. Кучер останавливался у здания палаты и, сделав красивый разворот, поворачивал обратно. Полковник Лула де Оланда, одетый в черный костюм, суровый, с гордо поднятой головой, показывал глазевшей черни свое разряженное семейство: дочь Ненем — самую красивую девушку в долине, и жену Амелию в кружевах и драгоценностях, с кольцами на руках. Пусть завидуют ему те, кто считает, что он, Лула де Оланда, ничего собой не представляет. Он-то знал себе цену. Хорошо знал. Чего стоило богатство Жозе Паулино, если тот не смог воспитать своих дочерей так, как это сделал он, Лула, если в его жилах не текла благородная кровь? Нет, как бы ни приходило в упадок имение Санта-Фе, он все же знал себе цену и гордился тем, что он не чета всей этой черни Пилара, всему этому хамью, не имеющему никакого понятия о правилах приличия. Он не хотел, чтобы Ненем поддерживала отношения с кем-либо из Пилара. Даже чтобы бывала в доме судьи. Ему как-то сказали, что доктор Карвальиньо не благородного происхождения. А он не позволит своей дочери общаться с людьми другого круга. Как-то к нему заехал полковник Жозе Паулино потолковать насчет предстоящих выборов. Лула откровенно сказал соседу, что он либерал, подобно своему отцу, который за эту партию отдал свою жизнь, но с тех пор, как у него, Лулы, украли права в восемьдесят восьмом году, он не вмешивается в политику. Правительство ограбило его. Он всегда был сторонником империи, но раз император может лишить его права владеть собственными невольниками, он не желает больше участвовать в выборах. Но вот полковник Жозе Паулино попросил Лулу, чтобы тот разрешил своим людям голосовать за него, Жозе Паулино.