– Азим, вы дышите, как паровоз. Обратно мне вас не дотащить.

– И не придется, – сказал он, и его лицо приняло такое же выражение, как у Дэна. – Я не могу сидеть сложа руки, когда мы вот-вот найдем Зарину. Как я потом буду смотреть Илию в глаза?

Гульшан не была уверена, что все сложится так уж благополучно. В конце концов, когда ищешь ребенка, за его голос можно принять что угодно – плеск воды, крик кулика…

После того как она увидела обгоревший остов на месте дома, где прошли самые лучшие ее годы и где жили люди, которые успели так много дать ей, в душе что-то надломилось.

«Мы уже не найдем Зарину, – внезапно поняла она и даже не ужаснулась этой мысли. – Слишком много времени прошло, ребенок не может так долго прожить без воды на такой жаре…»

И все же ноги понесли ее дальше.

У рощи Гульшан разглядела три фигуры в черном, обернулась: Азим брел по солнцепеку, низко опустив голову, соломенная шляпа скрывала его глаза. Во рту он держал тонкую травинку, которая медленно покачивалась в такт его шагам.

«Мы просто успокаиваем свою совесть…» – подумала девушка, считая каждый шаг. – «Так будет проще принять… Что принять? Неизбежное. Жуткое…»

– Вот и помощь подоспела! – обрадовалась игуменья.

Ее лицо было бледным, несмотря на жару. Только лоб покрывали, как роса, маленькие капельки пота. К темной одежде прилипли кусочки коры и паутина.

– Мы с сестрами уже засомневались, что решимся еще на одну вылазку. Слева остался довольно обширный участок, весь заваленный буреломом. Мы его почти не исследовали.

– Давно вы слышали голос? – спросила Гульшан.

– Полчаса назад, – ответила одна из монахинь. – Потому и не хотим уходить. Плач периодически повторяется. Но звучит все время в разных местах.

– Вы видели полудницу? – спросил Азим, опираясь о ствол дерева.

– Нет. Но ее видели поблизости местные, часа два назад. Несла ли она кого-то на руках, они не разглядели.

– А на берег здесь выйти можно?

– Местами есть небольшие отмели.

Гульшан сняла кепку и стала обмахивать лицо – это не помогло. Гонка за призраками утомила ее и начала раздражать.

– Вы уверены, что голос вам не почудился?

Матушка Серафима взглянула на девушку пристально, и в ее глазах на мгновение промелькнул странный огонек.

– Мы слышали его, как слышим сейчас ваш голос. Если вы пойдете к воде, то, вероятно, тоже услышите. Вы молоды, у вас хорошее зрение и слух. Вам, может быть, удастся узнать больше…

Гульшан кивнула, перекинула через плечо вторую лямку рюкзака, надвинула пониже кепку и шагнула в сторону рощи. Азим, пыхтя, направился следом.

Почти час они исследовали самые глухие заросли и никого не нашли. Иногда до них доносились голоса монахинь, которые бродили неподалеку, перекликаясь друг с другом, но детского голоса слышно не было.

Азим вышел на отмель, умыл лицо и шею. Гульшан последовала его примеру.

– Никакого ребенка тут нет, – пробурчала девушка. – Сестры привыкли делать все единодушно: петь и молиться. Вот им и померещилось…

С ее тонких пальцев упала капля. Гульшан мгновенно распрямилась, напряженно уставилась вдаль.

– Что? – встрепенулся Азим.

– Голос, – ответила она, прикладывая палец к губам. – Я слышу! Он звучит не из рощи, а с другого берега. Вода искажает звуки.

Короткий плач, похожий на мяуканье, можно было различить даже сквозь плеск воды и щебетание птиц.

Гульшан убрала волосы под кепку, оглянулась:

– Нам нужна лодка. Срочно.

У сломанной пристани они нашли самодельный плот с шестом, старый, но с виду надежный.

Ивовые листья неспешно плыли в буром потоке. На плоту могли поместиться только двое, поэтому монахинь звать не стали, да и время было дорого.

Азим взялся за шест, оттолкнулся. Вода мягко омыла просмоленные бревна. Чтобы пересечь реку, ему потребовалось всего несколько раз оттолкнуться от дна, и они уже причалили к другому берегу.

Гульшан ступила на него и снова услышала плач, на этот раз ближе. Она развернулась и пошла на звук, раздвигая руками мешавшие побеги рогоза и тростника. Густая щетка болотной травы цеплялась за ноги. Истошно квакали лягушки.

Позади нее какое-то время слышался шорох и треск, это следом пробирался Азим. Острые листья тростника резанули кожу, Гульшан прижала палец к губам, почувствовала привкус ржавчины.

Еще через несколько шагов ее правая нога провалилась по колено в яму с мутной водой, выбираясь с хлюпаньем из грязи, Гульшан чуть не оставила там ботинок.

Но обращать на это внимание было некогда, в ее голове все еще звучал детский голосок – ориентир, на который она шла.

Скоро девушка поймала себя на том, что пробирается сквозь заросли одна, и обернулась – Азим исчез, ни шороха, ни треска. Она его позвала – ничего.

Гульшан выругалась и пошла назад – если плач больше не зазвучит, она заблудится в этих бесконечных зарослях. Она раздвинула тростник…

Старик сидел на мокрой земле, без шляпы, тяжело дышал и держался за сердце.

«Я говорила, что так и будет», – хотела крикнуть она, но что-то ее остановило. Азим поднял пунцовое лицо, мутные глаза.

Она измерила ему пульс. Ритм был неровным, рваным.

– Мне все-таки придется взять вас на ручки, – произнесла она как можно мягче, пытаясь приободрить старика.

– Сейчас, сейчас… – пыхтел он, всеми силами стараясь не наваливаться на нее и самостоятельно передвигать ноги.

Гульшан пыталась найти хоть какое-нибудь ровное место, чтобы он мог передохнуть, но прилечь было негде: повсюду грязь, тростник и ветки.

Теперь их передвижение по зарослям превратилось в бесконечный ад. Как Гульшан и опасалась, они заблудились.

«Если в течение пятнадцати минут боль в сердце не утихнет, значит, у него инфаркт», – думала она, ожесточенно продираясь вперед.

Тростник внезапно уступил, поддался, и Гульшан вывалилась на поляну, придавленная весом Азима.

Перед ними стояла ветхая рыбацкая хижина, окруженная деревьями.

Девушка помогла старику сесть, и он оперся спиной о ствол ясеня.

– Левая рука немеет?

– Да, – сказал он и поморщился, когда она принялась разминать мышцы у него на плече.

Они ушли далеко от переправы – Гульшан огляделась в поисках лодки. Она решила выйти на берег и покричать монахинь, вдруг услышат?

Девушка уже двинулась в сторону реки, прошла несколько шагов и тут вздрогнула, словно по спине проползло что-то склизкое.

За ней следили. Чужой взгляд проникал под кожу, щекотал нервы. Он парализовал ее, как притягивающий луч, лишал возможности дышать. Все инстинкты в Гульшан кричали хором: не оборачивайся, главное, не оборачивайся! Но она не выдержала, оглянулась, как жертва, которую выслеживает