продолжать разговор, когда очевидна бессмысленность всей этой встречи? Возможно, он был не особо учтив. Но это простительно, ведь он корсиканец. Впрочем, стоило ли беспокоиться? Баррас как политик – труп. И в этом нет никаких сомнений. Баррас почил в Бозе; он просто растворился в сонме прочих – вязких, бездушных и никчемных. К подобным у Бонапарта имелся собственный подход – он их просто перешагивал…

* * *

Талейран был учтив и осторожен. Впрочем, как всегда. И если не знать этого хамелеона, могло показаться, что он – сама учтивость. Но только не в глазах Бонапарта. Генералу было прекрасно известно, что за каждым словом и фразой «человека-тайны» крылась замаскированная западня. Шарль Морис де Талейран-Перигор – гений интриги и подковерной игры. С таким держи ухо востро! Слишком уж умен был вчерашний епископ Отенский. И вчерашний министр иностранных дел. Не многовато ли «вчерашнего» для одного человека?

Талейран не хотел быть одним «из бывших»: он всегда жил настоящим. И после беседы с Бонапартом понял одно: тщеславного корсиканца непременно следует свести с Сийесом. От этого сближения, смекнул он, что-нибудь непременно получится. В любом случае эти двое стоят друг друга…

Дружба Жозефины с Гойе пригодилась. Будучи у чиновника на обеде, Бонапарт встретился с Сийесом. И каждый постарался быстрее забыть эту встречу. Они страшно не понравились друг другу.

– Милый Гойе, – сказал Сийес в конце обеда хозяину, вы заметили поведение этого маленького наглеца по отношению к члену правительства?

Гойе ничего не оставалось, как, мило улыбнувшись, кивнуть в знак согласия.

– А ведь я мог приказать его расстрелять, – холодно закончил Сийес.

Гость уже уехал, а растерянный Гойе, стоя в задумчивости у крыльца, продолжал качать головой…

Шарль Морис Талейран не любил Эммануэля Сийеса. И не уважал. Впрочем, кроме себя, Талейран уважал… только себя. На всех остальных он смотрел исключительно сквозь призму полезности. Даже любопытство не заставило бы его обратить внимание на человека, значимость которого в его глазах равнялась нулю. Все равно что рассматривать звезды или выть на Луну – мало ли всяких бесполезных делишек…

Было время, Талейран и Сийес являлись каменщиками одной масонской ложи. Но это было давно. Так давно, что не стоило и вспоминать. Масонство – для слабаков, нуждающихся в локте такого же. Когда оказываешься наверху, понятие «братство» становится чисто условным. Магия большой власти превращает каждого в бездушного исполнителя воли того, кто дает указания. Сейчас эти указания отдавал Сийес. Значит, их следовало выполнять. Напоминать же, что где-то когда-то «братались», – значит расписаться в собственной глупости. И чтобы не прослыть глупцом, следовало действовать согласно единственному правилу – быть полезным.

Талейран старался. Именно он подсказал патрону, что «маленький корсиканец», возможно, и есть тот самый, кто поможет навести порядок. Генерал, конечно, молод и непомерно тщеславен, не всегда учтив, но храбр, умен и способен на решительные действия. Главное, уверял Талейран, этот не остановится на полпути и будет идти до конца…

Не отставал и Люсьен Бонапарт. Через одного из членов Совета пятисот, некоего Шазаля, он гнул ту же линию, что и Талейран: если что затевать, то ставка должна быть сделана именно на генерала Бонапарта, его брата. К слову, незадолго до этого Люсьен сумел добиться кресла председателя Совета пятисот; следовательно, его слово кое-что значило. Тем более что новый председатель пользовался авторитетом как у левых, так и у правых, к которым, в частности, относился и Сийес. Кроме того, Люсьен был популярен и среди горожан (все знали о его неплохих отношениях с мадам Рекамье).

Как бы то ни было, в первый день месяца брюмер VIII года Люсьен Бонапарт занял пост председателя Совета пятисот, а уже девятого состоялась важная встреча, изменившая ход французской истории. Бонапарт и Сийес увиделись вновь. На сей раз в доме Люсьена, на Зеленой улице. Считается, что активное участие последнего в организации этой встречи было связано с желанием Люсьена оказаться в цепочке Сийес – Бонапарт третьим, создав, таким образом, мощную правящую коалицию Сийес – Бонапарт – Бонапарт. (Даже на первый взгляд становится ясно, что Сийес в этой цепочке явно лишний. И не понимать этого тот не мог.)

Но сейчас все думают о другом. Речь идет о государственном перевороте. Говорят открыто, без всякого стеснения, не прибегая к хитростям эзопова языка. Бонапарт удивлен; мало того, он несколько озадачен. Оказывается, все давно готово. (О несостоявшейся в этой истории роли генерала Жубера он не догадывается.) И все же природная осторожность подсказывает: следует быть начеку, слишком велик риск лишиться всего и сразу. Но Сийес откровенен. Он спокойно обсуждает план переворота, ждет от собеседника поправок. В то же время директор внимательно присматривается к Бонапарту: в случае провала полетят не только генеральские эполеты, но и голова старого коршуна.

План переворота прост. Главное – избавиться от обеих палат парламента. Отправив куда подальше, например, в Сен-Клу. С чего бы вдруг? Причиной, побудившей сонных депутатов оторвать отяжелевшие тела с насиженных кресел, к примеру, может стать страх. За собственные жизни. Больше всего депутаты боятся разнузданной черни и безжалостной толпы. Слишком памятны каждому события десятилетней давности, когда не выдержали даже стены Бастилии.

Итак, страх. На этот раз – перед новым заговором якобинцев. Его, если честно, уже ждали давно. И вот заговор созрел. Якобы созрел. И слух о якобинской смуте должен быть сродни заполошному набату. Когда он достигнет ушей народных избранников, тех уже не нужно будет уговаривать – разъедутся сами. Хоть в Сен-Клу, хоть в Версаль; и даже в Марсель, если возникнет необходимость. Туда, где тихо и, главное, безопасно.

Второй этап переворота заключался в том, что для «обеспечения порядка» Бонапарт будет назначен командующим столичным гарнизоном. (Как это напоминало события четырехлетней давности!) Уже все готово. Основное препятствие – упрямый Роже-Дюко, один из членов Директории. Но, как заверил Сийес, с его стороны он уже вырвал согласие. Трое остальных – не в счет, они покупаются: один – за деньги (Баррас); другие – за обещания (Мулен и Гойе)[87]. Хотя всех их следует хорошенько припугнуть. Вот, собственно, и весь план.

– На расчищенном месте будет сформирована коллегия трех консулов, – спокойно рассказывает Сийес. – Триумвират, консулат – как хотите. Власть, поддержанная силой. Именно то, в чем сейчас так нуждается Франция.

– Звучит неплохо, – заметил присутствовавший при разговоре Люсьен. – Но стоит ли церемониться с этими депутатами? Разогнать их гвардейцами – и вся недолга…

Сийес, сдвинув брови, ничего не ответил.

* * *

На первый взгляд, в жизни Бонапарта наступила