Шрифт:
Закладка:
Советы эти вполне отвечали национальным интересам Греции, и греческим войска, начав наступательные операции в Западной Греции, одержали ряд серьезных успехов.
Опираясь на поддержку России, Каподистрия стремился в то же время избежать какой-либо исключительной зависимости от нее. В решении финансовых и территориальных вопросов он обращался, и с определенным успехом, и к двум другим державам-покровительницам – Англии и Франции. Неприемлемы для Каподистрии, являвшегося сторонником конституционного строя, были и советы Николая I, вытекавшие из его ультрамонархических взглядов, об ограничении деятельности парламентских учреждений. Вопреки этим советам Национальное собрание открылось в августе 1829 г. в Аргосе. Произошло это уже после отъезда Булгари из Греции.
Первый русский дипломатический представитель покинул Грецию в начале июня 1829 г., предварительно аккредитовав при президенте вместо себя В. Н. Панина. Его срочный отъезд был вызван начавшейся у него тяжкой болезнью. Сам Булгари переживал, что был вынужден прервать свою миссию. Находясь уже на борту судна на рейде Мальты, он писал К. В. Нессельроде: «Для меня было бы невозможным, господин граф, выразить все то сожаление, которое я испытал, покидая Грецию в момент столь решающий как для этой страны, так и для президента…»[448].
Весной 1829 г., перед отъездом, Булгари стал объектом нападок со стороны британских дипломатов. Его обвиняли в поощрении революционного движения на находившихся под властью Великобритании Ионических островах с целью присоединения их к Греции. Подобные же обвинения были выдвинуты и против Каподистрии: оба были корфиотами. В связи с этим глава британского кабинета Веллингтон дал указание британскому послу в Петербурге У. Хейтсбери направить по этому поводу жалобу Николаю I. Все эти обвинения, как признавали сами британские официальные лица, были бездоказательны[449]. Но в чем Булгари действительно был, если можно так сказать, «грешен», так это в том, что он близко принимал к сердцу интересы своей большой родины – Греции.
4 (16) сентября 1829 г, сразу же после своего прибытия в Петербург, он представил свою записку Особому комитету по восточным делам, обсуждавшему возможные условия мирного урегулирования после завершения русско-турецкой войны[450]. Как российский дипломат высокого ранга Булгари, несомненно, знал о тех оживленных дискуссиях о судьбе Османской империи, которые шли тогда в правящих кругах России. Влиятельная группировка во главе с К. В. Нессельроде придерживалась мнения, что в интересах России выгодно сохранить империю султанов как «слабого соседа», которого легко будет подчинить своему влиянию. Позиция этой группировки, которую поддержал сам царь, была изложена в записке статс-секретаря Д. В. Дашкова «Обозрение главнейших сношений России с Турциею и начал, на коих долженствуют оные быть установлены на будущее время»[451]. Неизвестно, разделял ли Булгари в душе эти взгляды, но как исправному службисту ему отнюдь небесполезно было считаться с мнением начальства.
С другой стороны, Булгари было известно, что Каподистрия по предложению российского МИДа и его наметкам представил альтернативный план политического устройства Европейской Турции в случае распада Османской империи. План этот предусматривал создание из бывших османских владений в Европе конфедерации из пяти независимых государств[452].
Поэтому записка Булгари являлась своего рода симбиозом этих двух взглядов на решение Восточного вопроса. Прежде всего, он поддержал мнение видных сановников в том, что раздел этой империи «нельзя считать ни своевременным, ни обязательным, ни полезным для России». В то же время он не только воспроизвел план Каподистрии о создании федерации из пяти балканских государств в случае распада Османской империи, но значительно усилил территориальные пределы независимой Греции, которая должна была стать членом этой федерации. По плану Булгари, дополнительно к тем территориям, которые были намечены в «федеративном плане» Каподистрии, в состав греческого государства должны были войти большие острова Крит и Самос, а также Фессалия и Эпир (включая Южную Албанию, которая в греческой терминологии фигурировала как «Северный Эпир»). Следует заметить, что предложения Булгари о политическом статусе и территориальных рамках Греции были для нее более благоприятны, чем те, что удалось достичь в этом отношении России в Адрианополе. Сам М. Н. Булгари умер вскоре после возвращения в Россию, 22 октября (4 ноября) 1829 г., в возрасте 41 года.
Сменил Булгари на посту представителя России в Греции, как уже говорилось, В. Н. Панин, позднее видный сановник, министр юстиции. Время его службы в Греции совпало с важными международными событиями, в огромной мере повлиявшими на успешное окончание борьбы Греции за независимость. Речь идет прежде всего об Адрианопольском мирном договоре от 2 (14) сентября 1829 г. и Лондонском протоколе от 3 февраля 1830 г. Российский резидент в канун подготовки этих судьбоносных для Греции международных договоров сообщал в своих донесениях от 29 августа (10 сентября) 1829 г., что в Греции по окончании русско-турецкой войны усилились нападки на Каподистрию и положение его правительства является шатким. Поэтому, как считал Панин, поддержка России жизненно необходима для Каподистрии. Мерами такой поддержки, по мнению российского дипломата, могла бы стать гарантия Россией займа для Греции в 20 млн руб. и включение греческого вопроса в мирный договор с Турцией[453].
Это было сделано еще до того, как донесение Панина дошло до Петербурга. Как известно, в Адрианопольский мирный договор, вопреки возражениям Англии и Франции, была включена статья Х, по которой Порта впервые признала автономию Греции. Затем в Лондоне 3 февраля 1830 г. три державы подписали протокол, содержавший признание независимости Греции, но в значительно урезанных границах. Россия пошла на подписания этого протокола, чтобы не разрушать трехсторонний альянс, представлявший большую важность с точки зрения ее балканской и ближневосточной политики. Отношения между В. Н. Паниным и президентом Каподистрией носили весьма дружественный характер, хотя и возникали определенные разногласия. Если во время миссии Булгари предметом этих разногласий был созыв Каподистрией Национального собрания вопреки мнению Николая I, то во время греческой службы Панина таким раздражающим моментом стала реакция в Греции на Лондонский протокол от 3 февраля 1830 г.
Эта реакция была отрицательной. Как отмечали в обращении к державам-покровительницам и Каподистрия, и греческий Сенат, решения о политическом устройстве Греции и ее границах были приняты без какого-либо учета мнений самих греков. Эта попытка греков заявить о своем праве принимать участие в решении вопросов, касающихся судеб их страны, была воспринята Николаем I как их «черная неблагодарность» и «оскорбление» союзных держав, особенно России. В личном письме К. В. Нессельроде И. Каподистрии от 20 июня
