— Он имел в виду свое издание?

— Все газеты писали. Залыгин сказал Селезнёву: «Вы в крайнем случае можете сослаться на то, что это дискуссия. Что вы готовите другой материал. А дискуссия может быть разной».

Он Селезнёва научил стратегическим вещам. И мы опять сняли все правки, а там кусков шесть их было.

Одним словом, Яншин вышел совершенно не тронутый. И это тоже говорит о мужестве Селезнёва. Я думаю, что его срок мог быть закончен в «Комсомольской правде» раньше. Но он проработал восемь полных лет.

Территория истории

Что-то менялось в политическом воздухе в 1983 году, определенно менялось. Однако это не были шаги вперед, это не были новые идеи или развитие старых. Всё, происходившее в недолгие андроповские времена, можно назвать исправлением навороченного. Андропов объявил войну разгильдяйству, и милиция стала устраивать в столицах и других крупных городах рейды по магазинам и парикмахерским, стараясь выловить прогульщиков. Но это были лишь «косметические» мероприятия. Для более глубоких реформ Юрий Владимирович был слишком болен. А остальные вожди — слишком стары и инертны.

Газетам в эти месяцы приходилось нелегко.

Но у «Комсомолки» был Олег Жадан! Он работал зав. отделом новостей, начальником был, говорят, серьезным и неразговорчивым, однако главная фишка состояла в том, что Жаданище писал безумно смешные фельетоны на актуальные темы, которых становилось всё больше; каждый из фельетонов начинался со слов: «А вчера я…» Он и в жизни был хохмачом. Круглое лицо сангвиника неопознанной национальности, сам далеко не худенький и в то же время изящный. Пойдешь по нашему бесконечному коридору, поравняешься с Жаданом и услышишь тихохонькое:

— Ихневмон, сиречь фараонова мышь, священное животное Египта…

А однажды, когда Жадан полетел то ли на Камчатку, то ли на Чукотку, наши сумели его там найти, позвонили (в отсутствие мобильных телефонов!) и попросили срочно написать рецензию на одну новую кинокартину или хотя бы просто оценить, какой это фильм. Жадан после просмотра ответил:

— Цветная картина.

Знаменитая журналистка «Комсомольской правды» Елена Лосото известна своей язвительностью и смелым талантом — чего стоил один только ее материал «Во что рядится чванство», опубликованный в 1983 году, который не было бы стыдно перепечатать и теперь, когда «мажорство» стало обычным явлением среди детей нуворишей. Эта Лена вдруг неожиданно обратила пристальное внимание на русских политических борцов — от Николая Гавриловича Чернышевского до революционерок-феминисток. И каждая ее публикация становилась для коллектива «КП» сенсацией с некоторым оттенком недоумения… Пока не грянул «Черный декабрь» — так назвала Елена Лосото свой трагический репортаж о катастрофическом землетрясении 1988 года в Армении, последний готовившийся ею еще при Селезнёве, уходившем из «КП». После того ужасного бедствия председателя Совета министров СССР Николая Ивановича Рыжкова стали называть «плачущим большевиком». Он не смог сдержать слез при виде страданий людей, потерявших близких, когда приехал в Армянскую ССР разгребать последствия этого бедствия — как стихийного, так и обусловленного безобразиями всё тех же троечников и откровенных двоечников, допускавших массовые нарушения при массовом же многоэтажном строительстве в опасной, грозившей землетрясениями географической зоне… Съездив в потрясенную горестную Армению, Лена снова стала собой.

…А что касается Леонида Репина, с которого начиналась эта большая глава, то в конце концов ему позволили написать о катастрофе с теплоходом «Александр Суворов» максимально полно для тех времен. Но в своей огромной, ровно в тысячу страниц, изданной в 2016 году книге большого формата «С нами что-то происходит…» он сообщает нечто чрезвычайно ценное. Вот что пишет Репин, не забывая, увы, задеть Селезнёва, который не смог, явно в силу политических обстоятельств, помочь ему обрести бóльшую свободу в журналистском расследовании тогда, летом 1983-го, когда Леня срочно выехал в Ульяновск:

«И всё же я кое-что сделать успел. Может быть, даже и много, учитывая обстоятельства, при которых приходилось работать, и то, что приходилось рассчитывать лишь на себя самого после того, как я предпринял отчаянный шаг, позвонив Селезнёву в редакцию и попросив его как-нибудь помочь из Москвы. Он ответил: „Ладно, попробую“. Но ничего добиться не удалось. Да… Что бы раньше ему спикером сделаться…»

И далее Леонид Борисович раскрывает крайне важную тайну, которая помогает окончательно разобраться в той ульяновской трагедии на воде:

«Следователь. Имя этого человека хранилось под особым секретом. Невозможно было узнать, кто ведет дело, кроме одного: им занимается Генеральная прокуратура.

…Много лет спустя, после одной из моих публикаций в газете, раздался телефонный звонок, и собеседник представился: „Моя фамилия Гуженков. Я следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре. Я вел тогда дело „Суворова“. Приезжайте, поговорим“.

Через час мы сидели у него в кабинете, и Владимир Михайлович, неторопливо покуривая, листал передо мной успевшие уже пожелтеть страницы дела. Страницы минувшего. Он негромко рассказывал, и я понял, что он до сих пор в деталях помнил те дни, перипетии своей работы, бессонные ночи, весь ужас того, что случилось и что пришлось ему пережить и увидеть.

Я с трудом верил, что причиной страшной катастрофы стала халатность. Обыкновенное человеческое разгильдяйство. Следствие разыскало свидетелей, заходивших за несколько минут до катастрофы в ходовую рубку и видевших замечтавшегося рулевого и углубившегося в чтение детектива вахтенного штурмана. Митенков (старпом, первый штурман теплохода. — Т. К.) 18-й раз шел под этим мостом и, видимо, чувствовал себя уж слишком беспечно. Это погубило жизни 176 человек.

Тела этих двоих подняли со дна Волги. Алкоголя в их крови не обнаружили».

Глава 19

Исполнение долга

Руденко и сама не поняла, что сделала. С гениями это бывает.

Их ведь не сразу и угадаешь, гениев. Живет себе маленькая женщина, в годах, но не старая. Есть дочь, есть сын, есть любимый муж — Ким Костенко, участник войны, журналист «Комсомольской правды», а затем «Советской культуры». Она варит очень вкусный борщ, потому что родом с Украины, откуда они с сестрой и мамой уходили в 1941-м в буквальном смысле пешком, только сестра на руках у мамы. Они бежали от гитлеровцев, когда Инне было 10 лет, а Лине, сестре, гораздо меньше.

Маленькая, говорите, домашняя, уютная, смеется так заразительно, звонко и громко, как никто не смеется? Но открываешь газету — и видишь большое полотно статьи, внизу подпись черненьким шрифтом, петитом полужирным, прописными буквами высотой всего в 8 пунктов:

И. РУДЕНКО

(Наш спец. корр.), и тут же бросаешь всё — начинаешь читать.

Но чем же таким особенным был всегда газетный материал за подписью Инны Руденко? Тем, что он был опорой. Для