– Рад пополнению в вашей семье, Тагай! – ответил Царь. И хоть голос его был ровный, но я-то знала дядю как облупленного – он был в бешенстве.

Эта ситуация забавляла. И то как упрямо он не желал склонять голову, забавляло в квадрате.

– Что так невесело, дядь? – мой голос разорвал гнетущую тишину. – Похороны уже прошли, можно и улыбнуться, – голова Царя метнулась в мою сторону. – Ну же, поприветствуй этот прекрасный цветочек. Отсутствие грязи ослепляет, не правда ли, дядюшка?

Если бы можно было убивать взглядом, Царь бы непременно этим воспользовался бы. Но увы. Нельзя.

– Моя милая племянница как всегда права, – губы растянулись в улыбке, скорее походившей на оскал. – Я и моя семья рады пополнению в вашем семействе, – медленный кивок головой, и следующие за этим кивки остальных.

Шаман задержал на мне задумчивый взгляд, после чего незаметно улыбнулся. Тагаевы заняли свои места, свет вновь стал ярче, музыка громче, а артисты вновь начали выполнять сложные пируэты.

Главное событие вечера прошло, и все заметно расслабились. Ну кроме моей семейки. Были выступления мэра, главного прокурора и куратора исторических ценностей Города. После состоялся аукцион, средства которого прямиком шли на благотворительность и улучшение Города. Да-да. Вы не ослышались. Кошельки раскрывались, и деньги перетекали туда, где действительно были нужны. Выступления закончились, сменившись живой музыкой. Как и официанты, лица всех артистов и музыкантов были скрыты масками.

И глядя на все это, я поняла. Это не собственность Карима. Это все принадлежало Амиру. Только он может так красиво заявить о своей власти. Не обольщайтесь. На первый взгляд это выглядит как защита. Но на самом деле лишь очередная возможность показать безграничность своей власти. Шаг в сторону – и окажешься без защиты. Изысканно и ужасающе одновременно.

– Милая, – услышала противный голос дяди вблизи от себя.

– Что? – натянула улыбку.

– Я подумал, было бы замечательно нашей семье преподнести небольшой подарок новому члену семьи Тагаевых, – не совсем понимала, о чем он.

– О чем ты, Царь? – в разговор вмешался Тагаев-старший. – Кажется, ты уже преподнес “сюрприз” еще вчера.

– Ну так это прелюдия, – хмыкнул дядя. – А тут… Подумал – и почему бы и нет? Моя прекрасная племянница имеет ангельский голос, не так ли, Василиса?

Резко повернулась в его сторону, внутренне поперхнувшись от злости. Ангельский голос… Одним из развлечений Царя в моем несостоявшемся детстве были домашние концерты. Нет, это не те, где дети выступают перед своей семьей, и после следуют теплые объятия. В понимании Царя они выглядели совсем иначе. Дело в том, что одними из самых теплых воспоминаний о маме были ее колыбельные. Она часто пела для меня, и я переняла это от нее.

Когда мамы не стало, я часто пела, пытаясь почувствовать ее снова рядом. А Царя это выводило из себя. Так вот. Домашний концерт – это своеобразная попытка стереть из моей памяти все, что было связано с моей матерью. Пока шла музыка, меня методично пытали. И я была обязана петь и даже малейшим изменением голоса не показать, что чувствовала на самом деле. Иначе пытки могли длиться часами.

Стоит говорить, что мне пришлось научиться петь так, как хотел дядя? Думаю, не стоит. А голос и правда мне достался от матери приятный. Полгода прошло до тех пор, пока я смогла спеть мамину колыбельную до конца. Чтобы потом столько же молчать. И отныне пение для меня не ассоциировалось с чем-то хорошим. Отчасти поэтому единственной песней в моем исполнении стала песня смерти. Колыбельная Банши.

– Ты хочешь, чтобы я спела? – сузив глаза, спросила. – Всем? – никто из присутствующих не догадывался о том, что стояло за его предложением. Все это скорее напоминало дань уважения другому клану.

– Да, милая, – он улыбнулся открыто, я чувствовала, что он кайфует от происходящего. – Спой для нас, Василиса. Думаю, все будут очарованы.

Атмосфера сгущалась, и тут, в момент, когда я уже хотела удавить Царя его же галстуком, раздался голос Ники.

– Не знала, что ты поешь! Было бы здорово, да, Дань? – ее миловидный голос отрезвил мгновенно, но руку, сжимающую бокал, уже было не остановить. Стекло хрустнуло, разбиваясь на множество осколков, застревая частично в моей ладони. То, что произошло, могли видеть только ближайшие столы и обслуживающий персонал. Я взмахнула другой рукой, жестом показывая подбежавшему официанту на то, что необходимо убрать. Натянула улыбку и, отряхивая стекло с кожи, произнесла, обращаясь к дяде:

– Как там твой автопарк, дядя? Кажется, ему не хватает огонька, – подмигнула вновь нахмурившемуся дяде. – Конечно, я спою. Для такого цветочка, грех не спеть, не так ли, дядя? – встала и двинулась в сторону бокового выхода.

За ним оказался проход на сцену, и я, предварительно обсудив то, что буду петь, прошла к платформе. Меня вынесло вверх на всеобщее обозрение. Микрофон и высокий барный стул ожидали своего солиста. Настроив высоту под села, скользнула на бархатистую поверхность и прикрыла глаза в ожидании. Как только пошли первые аккорды, в ушах раздался звук незримого хлыста и разрываемой кожи. Освещение в зале притушили, оставляя подсветку лишь надо мной. Со стороны это смотрелось завораживающе – девушка в полупрозрачном платье и мерцающих в свете камнях среди воды. Но никто не знал, что скрывалось за этим на самом деле. Я любила песни со смыслом. Даже в свою интерпретацию колыбельной я его принесла. И во всем мире была лишь одна песня, которую я могла бы спеть. Обвела взглядом лица, которые через секунду скрылись в сумраке. Вход и…

– Не для того меня обнимала мама, чтобы сегодня я промолчала, – слова Manizha лились из моих уст. Услышав эту песню однажды, не смогла выкинуть ее слова из головы. – Не буди меня мама, не буди, не буди, не буди меня…

Не буди, я не хочу просыпаться. Не здесь, в этом уродливом мире без малейшего шанса на счастье.

Слова песни звучали как своеобразный плевок в сторону Царя. Упоминание матери – красная тряпка для Вячеслава Царева. Нет, я не жила прошлым. Прошлое должно остаться в прошлом. И хоть и выглядело все внешне для дяди так, словно я все помню наперекор ему, правда была куда ужаснее. Ведь иногда в самые тяжелые моменты своей жизни закрывая глаза, я отчаянно пыталась мысленно воспроизвести хотя бы часть маминой колыбельной, но не могла. Царь вырезал из меня эти воспоминания навсегда.

Музыка закончилась, а в зале наступила полная тишина. Секунда – и меня