– Я не понимаю, о чём вы.

Экономка потёрла шрам на шее – неровную рваную линию около двух дюймов в длину. На каждом конце шрам был шире, а по всей длине был испещрён прерывистыми ямками.

Следы от укуса.

Но ведь не могла же она, Элеонора, оставить эти следы! Что бы там ни говорила Лиззи. Даже когда Элеонора была совсем маленькой, она бы не посмела укусить экономку и уж точно запомнила бы, случись что-то подобное.

Миссис Филдинг прижала ладонь к шраму и чуть повернулась, словно готова была отступить, оставить изначальную тему.

Элеонора отвела взгляд. Нет. Это неправда. Это не могло быть правдой. Она такого не делала!

– Мы говорили о твоём будущем, – сказала миссис Филдинг, и её голос, казалось, звучал слишком громко.

– Как я уже сказала, миссис Филдинг, боюсь, я не…

Экономка подняла руку:

– Знаю, ты хотела не этого. Да ты и не скрывала. Если бы вы с мисс Дарлинг нашли взаимопонимание, всё могло бы сложиться иначе и никто из нас не обижался бы на тебя за это. Но ты никогда не была здесь счастлива, не так ли?

Элеонора поёжилась.

– Но… ты юная, Элла. Тебе ещё только предстоит научиться добродетели терпения. А мастер Чарльз… он хороший мальчик, но после смерти матери его единственным примером для подражания остался отец. Чарльз на четыре года тебя старше и повидал уже немало в этом мире… и немало мирских вещей.

– Миссис Филдинг, я…

– Он купил тебе ту шаль?

Элеонора сглотнула:

– Он дал мне немного денег в знак признательности за то, что я помогала ему писать письма. Я купила шаль в лавке подержанных вещей, добавив денег с того, что мне заплатила мисс Дарлинг.

Миссис Филдинг снова поджала губы и замолчала. Как только Элеонора открыла свёрток, она знала, что ей понадобится какое-то объяснение, откуда у неё взялась шаль. Любой мог сказать, что Чарльз относился к ней по-особенному.

Девушка подалась вперёд:

– Миссис Филдинг, я обязательно подумаю над тем, что вы сказали. Но позвольте заверить вас, что ни мастер Чарльз, ни я никогда не вели себя ненадлежащим образом в отношении друг друга.

На лице экономки отразилось нескрываемое облегчение.

– Ты можешь идти.

Элеонора встала. Она не могла позволить себе выглядеть виноватой. В конце концов, она ведь не сделала ничего плохого. Она не кусала миссис Филдинг, а её отношения с Чарльзом скоро станут более чем просто подобающими. Никого не будет волновать, как они познакомились, когда они будут женаты.

Элеонора покинула комнаты экономки, зная, что та наблюдает за ней. Девушка держала спину прямо и ничем не выдала своего волнения: что же на самом деле знала миссис Филдинг?

* * *

В церкви было так холодно, что дыхание Элеоноры вырывалось облачками пара, но снаружи было ещё хуже. И хотя бы на этот раз служанок оставили в покое: сын миссис Кеттеринг вернулся из Индии с новой женой, и половина прихожан устроили бедной женщине настоящий допрос. Чарльз отбивался от второй половины паствы – сплетников и нетерпеливых матерей, тащивших за собой краснеющих дочек. Элеонора украдкой наблюдала, как Чарльза знакомят с девушками, одетыми в блестящие меха и бархатные манто, и ещё острее ощущала, какие грубые у неё руки и как сильно заштопана одежда. Неужели Чарльз женится на ней, когда в Лондоне полно хорошеньких девушек?

– Пойдёмте, – сказала миссис Филдинг, не дожидаясь, пока Чарльз выберется из толпы прихожан. – Нужно готовить воскресный ужин.

Дрожа, они пошли по улицам домой. У Элеоноры всё болело, а под ногами было столько льда, что девушка скользила по тротуару. Увидев собственное отражение в плену бурого льда, девушка покраснела, подумав, что мужчина, идущий следом, должно быть, видел её юбки. Впрочем, он был бы разочарован. На ней было столько слоёв одежды, что ему повезёт, если он разглядит хотя бы носок её ботинка.

Подняв взгляд, девушка поняла, что потеряла остальных из виду – она шла так медленно, что даже не заметила, как далеко они ушли вперёд.

В воздухе висела тяжёлая смесь запахов кофе, супа и дыма, и Элеонору тошнило. Лошади выдыхали пар, и нищие прижимались к их тёплым бокам, чтобы хоть немного согреться. Девушка увидела трубочиста и позавидовала ему – он был так сильно покрыт копотью, что та, должно быть, совсем не пропускала холода. Она уже собиралась продолжить путь, когда вдруг услышала голос:

– Элла?

Женщина, стоявшая перед ней, была кривая и уродливая. Казалось, каждая лишняя унция плоти была съедена голодом, кроме живота, который сейчас казался настолько раздутым, что его хозяйка вот-вот могла потерять равновесие. Кожа туго обтягивала кости. Большие глаза, губы потрескавшиеся и такие белые, словно она была привидением из историй Ифе. И только когда Элеонора разглядела клетчатую шаль, сейчас мерцавшую от покрывающего её инея, она узнала…

– Лея! О господи, я…

Лея сжала её локоть. Лихорадка в уголке её губ треснула, и из неё сочилась сукровица.

– Дай нам пенни. Этого хватит на миску горячего супа. Больше ни о чём не прошу.

– У меня нет денег. Всё осталось в доме.

Лея одарила её ужасной ухмылкой:

– Ну, хоть что-то у тебя должно быть. Хоть что-нибудь! На одну ночь в ночлежке. Пожалуйста!

Элеонора подвела Лею к ближайшей палатке с супом.

– У меня правда нет денег, – сказала девушка, когда хозяин прилавка отмахнулся от них. – Лея, где ты спишь?

Лея не ответила. Они остановились перед тележкой другого торговца. Там кипела кастрюля с супом, и от запаха лука Элеоноре стало плохо. Хозяйка палатки, индианка средних лет, закутанная в шали, оценивающе посмотрела на них.

– Мадам, – обратилась к ней Элеонора. – Не могли бы вы кормить эту бедную женщину тарелкой супа в день, пожалуйста? Она хорошая, просто переживает трудные времена.

Хозяйка прилавка скептически посмотрела на Элеонору. Её взгляд метался между её платьем и изысканной шалью.

– Шиллинг в неделю, – сказала она наконец.

Элеонора подумала о мистере Пембруке, валявшемся сейчас в постели пьяным и воняющим, и ненависть всколыхнулась в ней, яркая, словно молния. Ему-то не приходилось беспокоиться о том, когда он поест в следующий раз.

– Вы можете отправить счёт в особняк Гранборо, – резко сказала она. – И счёт будет оплачен.

Торговка вздохнула:

– Я могла бы догадаться. Хорошо, дорогая. Вернись завтра в это же время. Учти, я не хочу, чтобы ты слонялась у прилавка. Ты отпугнёшь моих постоянных посетителей.

Лея взяла плошку с супом, которую вручила ей женщина, и заглотила одним махом, фыркая, лакая, словно животное, слизывая брызги с грязных пальцев. Элеонору охватила смесь злости и стыда, и она поспешно отвернулась.