Миссис Филдинг протянула поддельное рекомендательное письмо:

– Интересно, сэр, узнаёте ли вы этот почерк.

Чарльз взял конверт и просмотрел письмо. Впервые Элеонора заметила, как медленно он читает. Хмурясь, он шевелил губами, читая страницу. Девушке хотелось вырвать письмо из его рук и бросить в огонь.

Наконец он поднял взгляд, посмотрел на письмо, потом на Элеонору и снова на письмо.

– Боюсь, что нет.

Облегчение охватило Элеонору. Ей понадобились все её силы, чтобы колени перестали дрожать. Ифе была в безопасности.

– Вы уверены, сэр? – спросила миссис Филдинг. – Может быть, встанете поближе к свету?

Чарльз одарил экономку своей самой чарующей улыбкой:

– Миссис Филдинг, я понимаю, что, возможно, я не самый образованный молодой человек на свете. Но надеюсь, вы не сомневаетесь, что я в состоянии узнать знакомый почерк.

Элеонора чувствовала на себе взгляд миссис Филдинг. Девушка не проронила ни слова и даже не шелохнулась – смотрела прямо перед собой, призывая на помощь весь свой самоконтроль.

– Возможно, мне стоило бы обсудить это с вашим отцом, – сказала миссис Филдинг.

Чарльз сунул письмо в карман пиджака.

– Позвольте, я сам это сделаю. Очень много вещей требуют его времени, а это вопрос явно деликатный. Думаю, будет лучше, если вы не будете вносить никаких изменений в домашний персонал, пока мы не разберёмся с этим.

Миссис Филдинг поджала губы:

– Хорошо, сэр. Пойдём, Элла.

Экономка буквально вылетела из кабинета. Прежде чем Элеонора последовала за ней, она увидела, как Чарльз чуть улыбнулся и бросил письмо в камин.

Перед глазами Элеоноры были только пакеты и свёртки, выскальзывающие из её рук. Всё, что сумела, девушка сунула в корзину, но та оказалась недостаточно велика. Два свёртка с бельём она сунула под мышку, а третий сжимала влажной ладонью. Она проталкивалась сквозь толпу, ненавидя всех этих людей. И подумать только – даже недели не минуло с той ночи, которую она провела в постели Чарльза… но нет. Элеонора заставила себя встряхнуться. Нельзя об этом думать.

– Певчие птицы! Прекрасные певчие птицы, чудные мелодии!

– Часы! Старые часы!

– Голубиный пирог! Горячий голубиный пирог, вкуснейший, заме… эй! А ну положил на место, ты, вороватый подонок!

Крики раздавались со всех сторон. Обладатели голосов затерялись в коричневом смоге, душившем дневной свет. По мере того как девушка приближалась, смутные фигуры в тумане обретали очертания прохожих.

Элеонора держалась тротуара, прислушиваясь к грохоту повозок и омнибусов. Откуда-то со стороны дороги раздался высокий возглас и ругань – кто-то не успел вовремя убраться с дороги. Кто-то врезался в плечо девушки, и свёрток выскользнул из её рук. Прежде чем она успела дотянуться, из тумана выскочил ребёнок и подхватил свёрто к.

– Стой! А ну, стой!

Но воришка лишь показал ей язык и убежал. Элеонора поманила к себе мальчика в потёртой куртке:

– Эй, мальчик! Верни этот свёрток и получишь шесть пенсов!

Он окинул девушку скептическим взглядом:

– У вас нет шести пенсов, миссис!

– Ты получишь свои шесть пенсов! Просто беги побыстрее и принеси свёрток!

– Я не дурак! У вас нет шести пенсов даже на шаль, так что тем более не найдётся для меня!

Он побрёл прочь. Элеонора в отчаянии озиралась, но вор исчез в тумане. И, как назло, рядом не было ни одного констебля и даже бесцельно слонявшихся молодых людей, готовых помочь светловолосой девушке в беде. Вор скрылся бесследно – просто исчез в шести футах от неё. Оставалось только вернуться домой и объясниться. Цену потерянных вещей вычтут из её зарплаты, и в зависимости от того, что было в свёртке, на этом всё может и кончиться. Оставалось только надеяться, что там были фартуки горничных, а не шёлковые шейные платки мистера Пембрука.

Когда Элеонора рассказала миссис Филдинг, что случилось, экономка устроила ей взбучку, а потом забрала свёртки к себе в комнату. Девушке пришлось ждать, пока та разберёт бельё.

Миссис Филдинг открыла дверь:

– Манжеты и воротники. Повезло тебе, что это были не шейные платки. Иди в кабинет и объяснись.

– Но…

– Теперь не мне выбирать для тебя наказание. Давай быстро наверх.

Ифе сочувственно посмотрела на подругу, пока та поднималась по лестнице. Сердце оборвалось. Что же ей делать? Она могла бы пригрозить мистеру Пембруку инспектором, но раньше уже воспользовалась этой возможностью. Сработает ли снова?

Дверь на второй этаж со скрипом открылась. Сквозь щель под дверью кабинета пробивался свет – единственное цветное пятно в давящем полумраке коридора. Её ждали.

Что же делать? Что сказать? Он будет просто молча сидеть за столом, ссутулившись, или потянется к ней?

Дверь замаячила впереди.

Может, пока не поздно, свернуть? Нет, хозяин заметит, что его одежда пропала. Или не заметит? Мистер Пембрук был либо пьян, либо с похмелья, а лауданум лишь усугубит ситуацию. Он вообще обращал внимание на содержимое своего гардероба? Или, что ещё хуже, на то, что эти манжеты и воротники были подарком миссис Пембрук, последним, который она успела сделать перед смертью?

Рука девушки легла на дверную ручку и задрожала. Элеонора глубоко вздохнула. Она отчаянно нуждалась в каком-нибудь плане. Она могла бы солгать, или схватить кочергу, или налить ему ещё бренди с наркотиком. Она могла бы флиртовать… нет, пожалуй, не смогла бы. Разве не с этого начались проблемы Леи?

Девушка открыла дверь.

Чарльз сидел за столом своего отца, разложив бухгалтерские книги. Он вскочил, и стул с грохотом отлетел в сторону.

– Элеонора! Я… ох, присядь, прошу. Давай садись. Я… может, тебе что-нибудь налить?

Девушка покачала головой:

– Я должна кое-что вам сказать.

Чарльз побледнел:

– О боже… ты… ты не…

– Я потеряла часть вашего белья, сэр. Мне очень жаль. Его украли на улице, и я…

Чарльз вздохнул с облегчением:

– И это всё? Я уж думал, ты собираешься сказать мне что-то совсем другого толка!

– Да? Я… О-о!.. Нет-нет.

С улыбкой он налил себе бренди. Элеонора вспомнила о лаудануме, и внутри кольнуло чувством вины, пока она смотрела, как янтарный напиток плещется в бокале.

– Ты не сердишься?

– Господи, конечно, нет! Это же всего лишь бельё. А ты выглядела такой испуганной.

– Я боялась, что обнаружу здесь твоего отца. Ты ведь ему не расскажешь?

– Даже не подумаю, если тебе это причинит беспокойство. Тем более, пока он в клубе, нет нужды его беспокоить.