разработав план отправки чернобыльских детей на Кубу. Социальные цели этой миссии не изменились, но эвакуация детей теперь приобретала международный характер. Этому способствовали два фактора. Прежде всего, текущая ситуация в союзных республиках была до того нестабильной, что отправлять туда детей – когда даже ближайшее политическое будущее там оставалось весьма туманным – не имело никакого смысла. К 1990 году уже большая часть республик ни при каких обстоятельствах не желала принимать эвакуируемых. В Киргизской и Таджикской ССР были сотни тысяч безработных, так что принимать еще и азербайджанских беженцев там отнюдь не спешили[520]. К тому же землетрясение в Армении вызвало столь могучий международный отклик, что Советский Союз также начал рассматривать бедствие и усилия по ликвидации его последствий в международном контексте. А это означало не только помощь от европейских стран и американских НГО, но и продвижение коммунистических ценностей на другом берегу Атлантики.

Публиковавшиеся в прессе фотографии рыдающих детей и обнимавших их на прощание взволнованных родителей, один в один дублировавшие советские стратегии в Ташкенте, подчеркивали дружбу с коммунистической Кубой. Но и публично, и в частном порядке об этих поездках отзывались весьма неоднозначно. Даже среди комсомольцев, принимавших деятельное участие в организации отправки детей, многие высказывались против столь авантюрного предприятия: чего ради отправлять детей в далекую страну, которая даже о своих не всегда может позаботиться? Если в 1986 году идея отправить тридцать ребят в Узбекистан мало заинтересовала украинских партийцев, то в 1990–1991 годах они охотно послали на Кубу две тысячи двести[521]. Добровольческая ассоциация «Союз “Чернобыль”» назвала отправку детей на Кубу «авантюрой», нужной некоторым жадным до «сенсаций» бюрократам; все это попросту уводило в сторону от более перспективных вариантов международного сотрудничества[522].

С самого начала детской эвакуации общественность волновали финансовые вопросы, так что организаторам приходилось публично отчитываться в финансировании противоречивого проекта. Общественность пришлось долго убеждать, что никаких политических целей комсомол не преследовал и что финансирование осуществлялось подчас весьма нетривиальными способами. Так, поскольку украинские организации не могли сами оплатить перелеты, кубинцы согласились предоставить чартерный рейс; а поскольку дети возвращались обратно в разное время, им помогли авиакомпании «Lufthansa» и «PanAm airlines»[523]. Вместе с тем подобные решения лишь напоминали без слов, что кубинская помощь была весьма ограниченной. Хотя газеты наперебой рассказывали о том, как Фидель Кастро приветствовал детей Чернобыля в аэропорту, вручая им кули с тропическими фруктами, в комсомоле понимали, что ввиду «реальной экономической ситуации» на Кубе ей придется предоставить техническую помощь[524]. И после визита официальной делегации на Кубу в феврале 1991 года советское правительство приняло решение о поставках техники (автомобилей, автобусов, компьютеров) своим испаноязычным товарищам[525].

Противоречия проявлялись не только в вопросе эвакуации детей, но и в деятельности комсомола. Комсомол являл образчик юной мощи, способной прийти на помощь в час беды; однако в Чернобыле он столкнулся с куда большими трудностями, чем в Ташкенте, где молодые люди шутя забрасывали работу и мало интересовались своим идеологическим воспитанием. Сразу же после взрыва реактора сбежал один из руководителей местной комсомольской ячейки, а другой «уклонился от исполнения своего [комсомольского] долга»[526]. Подобное поведение не было неожиданным: партия располагала обширной статистикой, свидетельствующей о таких «побочных эффектах» бригадных работ в опасной – не то что радиоактивной – зоне. К середине восьмидесятых в партии уже признавали наличие серьезнейших проблем со стройотрядами: комсомольские руководители занимались махинациями с финансированием, а количество несчастных случаев неуклонно росло ввиду неподготовленности рабочих-комсомольцев. В 1985 году число аварий со смертельным исходом увеличилось по меньшей мере в пяти республиках, а коллективное пьянство оставалось распространено вообще во всех[527]. К 1987 году партийное руководство окончательно решило, что меры по обеспечению безопасности молодежи на рабочих объектах недостаточны[528].

Но безопасность являлась лишь частью более масштабной проблемы – вполне бытовой, но оттого не менее трагичной истории украинских аварий. Чернобыль привлек колоссальное внимание, но не меньше украинцев гибло из-за опасностей на дорогах. В марте 1989 года в Черниговской области – совсем недалеко от Чернобыля – автобус сорвался в кювет, в результате чего погибло по меньшей мере восемнадцать человек[529]. Безусловно, непосредственно к чернобыльской аварии эта отношения не имела, но подобные происшествия откладываются в памяти. Так что, когда в том же году, уже после трагедии, детей из пораженной зоны вывозили на автобусах в пионерлагеря, пошел слух, что один из автобусов непременно перевернется в дороге, что, конечно, сильно перепугало детей. Журналист комсомольской газеты полностью опроверг подобные сплетни, но те детские опасения, очевидно, были не вполне беспочвенны[530]. Именно комсомолу предстояло следить за безопасностью детей, равно как и собственных все более напуганных членов.

Но, несмотря на подобные изъяны, комсомольцы все же много трудились на стройках и уделяли время оценке проделанной работы. Украинский комсомол докладывал, что бригады отстроили восемьсот сельских жилых домов и несколько десятков объектов культурного назначения. Вместе с тем насколько комсомольский энтузиазм на постчернобыльских стройках способствовал благоустройству Киевской области, настолько же снижался рабочий потенциал бригад, отправляемых в прочие регионы страны[531]. Невзирая на былые заслуги, подрядчики нередко отсылали комсомольские отряды обратно. Так, одна тюменская компания отказалась принять стройотряд из-за того, что в ней было много женщин, а в архангельском колхозе категорически отказались иметь дело с комсомольским стройотрядом, после того как один из его членов был пойман на воровстве[532]. Студотряды из Латвии и Азербайджана были недисциплинированны и «своекорыстны»[533]. К сожалению, данные критические замечания не предвещали ничего хорошего: когда в 1989 году нужно было отправляться в Армению, руководство местного комсомола сбилось с ног, стараясь собрать хоть кого-нибудь; в то время все чаще можно было услышать, что «не треба нам комсомолу»[534]. Комсомол представлял весьма малую часть рабочих, но его проблемы многократно усиливались во время масштабных проектов.

Классическим примером проблемной стройки стал город Славутич, основанный вскоре после чернобыльской аварии[535]. Партийное руководство не теряло надежды на большое будущее Чернобыльской АЭС, рабочим которой требовалось жилье, поскольку Припять была полностью эвакуирована и объявлена непригодной для жизни. К концу сентября 1986 года место для нового города было определено, хотя и высказывались опасения касательно уровня радиации (бывшего, впрочем, самым низким среди чернобыльских окрестностей). Несмотря на признание местности пригодной для жизни, рекомендовалось принятие дополнительных мер безопасности (вроде опрыскивания улиц) [Горіцький 1998: 230, 236]. Согласно принятому проекту к 1989 году предполагалось расселить в комфортабельных апартаментах нового города двадцать тысяч человек рабочих. Рекордные сроки