Шрифт:
Закладка:
Придавая важное значение действиям своих воинов во время сражений, Чингисхан принял целый ряд яс, регламентировавших эти действия.
Прежде всего, в «Книге Великой Ясы» в качестве основополагающего принципа соблюдения воинской дисциплины в армии Чингисхана был закреплен принцип круговой поруки[690]:
«В войске всякому десятку ставится десятник, все слушаются его команд, тот, кто действует самовольно, будет признан виновным в (воинском) преступлении…
(Будь то) сотник ли, десятник ли, если в любом его подразделении совершено преступление, то он будет виновным в преступлении наравне с ним (подразделением)»[691].
«Когда же войска находятся на войне, то если из десяти человек бежит один, или двое, или трое, или даже больше, то все они умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются; и, говоря кратко, если они не отступают сообща, то все бегущие умерщвляются; точно так же, если один, или двое, или больше смело вступают в бой, а десять других не следуют, то их также умерщвляют, а если из десяти попадают в плен один или больше, другие же товарищи не освобождают их, то они также умерщвляются»[692].
«(Будь то) сотник ли, десятник ли, если в любом его подразделении совершено преступление, то он будет виновным в преступлении наравне с ним (подразделением)»[693].
«Воины не должны оставлять на поле брани раненых товарищей»[694].
Как явствует из представленных выше яс, строго, вплоть до смертной казни, карались невыполнение приказов командиров, самовольные действия, в частности, бегство с поля боя, невызволение из плена товарищей по подразделению, неоказание помощи раненным.
Один из авторов «Кратких сведений о черных татарах» Пэн Дэ-я засвидетельствовал то, что монголы «обычно свернутые и убранные (стяги), всякий раз при встрече (с противником), то разворачивают, то сворачивают, (чтобы) управлять сражением»[695]. Это известие дало основание китайскому ученому Сайшаалу утверждать о существовании и действии специальной ясы Чингисхана, связанной с использованием знамени для подачи команд, в том числе и при отступлении, командирами высокого ранга, которые производили условные движения своим знаменем или бунчуком:
«До тех пор пока во время сражения боевое знамя не свернуто и не убрано, воины не имеют права оставлять поле брани»[696].
Поскольку армия Чингисхана постоянно пополнялась за счет еще «необстреленных» новобранцев, в том числе и мобилизованных в завоеванных им государствах, все эти ясы, имеющие своей целью добиться строгого соблюдения воинской дисциплины, были крайне важны и своевременны для боевой подготовки монгольской армии.
Следует заметить, что монголы, в том числе Чингисхан, первоочередное значение придавали подготовке конного состава своей армии. Поэтому неслучайно, что вопросам коневодства посвящены и его ясы, и его наставления-билики, которым монголы неукоснительно следовали, подготавливая своих лошадей к дальним военным походам:
«Всякую лошадь, будучи в теле, бегущую хорошо, можно назвать хорошей, если она побежит так же, будучи в полтеле и тощей. Но нельзя назвать хорошей лошадь, которая бежит хорошо только в одном из этих трех состояний»[697].
«После возвращения из военного похода следует пригнать на пастбища, богатые травой и водой, лошадей, которые были в нем задействованы. Строжайше запрещается использовать их для езды и на скачках»[698].
«Если же всадник стянет удилами рот своего коня, когда тот пасется, то это они (монголы. — А. М.) воспринимают как смертный грех и великое преступление перед Богом (Всевышним Тэнгри. — А. М.)»[699].
«Греховно поступает и тот, кто ударяет (по голове и глазам[700]) лошади уздою»[701].
Такое отношение к лошадям у монголов неслучайно. Они издревле из всех животных своего хозяйства более всего ценили лошадь, сравнивали ее не иначе как с драгоценностью. На протяжении всей жизни монгола лошадь являлась не только самым быстрым средством передвижения, но и была незаменима и быту, и на охоте, и во время боевых походов.
О том, как монголы готовили лошадей к дальним походам, убедительно свидетельствуют наши источники: «Земли в татарском государстве богаты травой и водой и благоприятны для овец и лошадей. Лошадей у них на первом или втором году жизни усиленно объезжают в степи и обучают. Затем растят в течение трех лет и после этого снова объезжают [их]. Ибо первое обучение производится [только] для того, чтобы [они] не лягались и не кусались.
Тысячи и сотни составляют табун, [лошади] тихи и не ржут. Сойдя с коня, [татары] не привязывают [его]: и так не убежит. Нрав [у этих лошадей] очень хороший. В течение дня [их] не кормят сеном. Только на ночь отпускают их на пастбище. Пасут их в степи смотря по тому, где трава зелена или высохла. На рассвете седлают [их] и едут. Никогда не дают [им] бобов или зерна.
Всякий раз, когда [татары] выступают в поход, каждый человек имеет несколько лошадей. [Он] едет на них поочередно, [сменяя их] каждый день. Поэтому лошади не изнуряются»[702].
Столь уважительное отношение монголов к лошади нашло свое отражение и в народных обычаях, в частности в запретах, которые действовали в повседневной жизни монголов. Некоторые из этих запретов были узаконены Чингисханом и включены в «Книгу Великой Ясы».
Интересно, что автор летописного свода «Алтан товч», монгольский лама Лувсанданзан, в своем произведении поведал нам следующую легенду, косвенно связанную с запретом ударять лошадь уздою по голове и глазам:
«В то время, когда Чингисхан ехал вместе с Жамухой, конь августейшего владыки споткнулся. Когда владыка ударил кнутом своим по голове коня, Жамуха засмеялся. Владыка сказал: «Жамуха, чему ты обрадовался?»
Жамуха произнес:
«Главенствует (гора. — А. М.) Бурхан-Халдун
Над коричневой матерью-Землей.
Над всем народом владыка —
Богда (Святейший. — А. М.),
ведь это ты и есть!
За ошибку ноги
Спрашивают с головы!
За ошибку сына
Спрашивают с отца.
За ошибку ровной земли
Взыскивают с Бурхан-Халдуна.
За ошибку всего народа
Взыскивают с владыки Богдо!»
И когда он так сказал, владыка (Чингисхан. — А. М.) согласился с этим»[703].
Этот исторический рассказ не только учил рассудительности, вдумчивому отношению к происходящим вокруг событиям[704], но, главный его смысл в предостережении самого Чингисхана: ведь подобные удары по голове и глазам могли покалечить коня, и в бою он не смог бы выполнять команды своего хозяина. Таким образом воспитывались любовь и заботливое отношение молодого поколения монголов к лошади.
