— Будущее женщины никогда не обеспечено, — сказала Лэйси-Мэй и вышла из комнаты.

Маргарита и Диана сидели на диване, собака лежала у их ног, как будто Робби и вовсе не приходил и не было никаких волнений. Они надели новые украшения. Ноэль нигде не было, но в этот раз Лэйси-Мэй знала, что не нужно идти ее искать.

Она подсела к дочерям и обняла их. К ее удивлению, они прижались к ней.

На экране хрупкая блондинка швыряла мужчин с кровавыми клыками о кирпичные стены в переулке. Девочки с головой ушли в экран. Блондинка выхватила острый кол из рукава кожаной куртки, повернулась к нападающим и всех их испепелила, одного за другим. Девочки ахали, хлопали. Вот, разве не ясно: ее девочкам нужна героиня. Как Хэнк мог подумать, что она просто отступится и оставит всех в покое?

Во время рекламы показали краткий выпуск вечерних новостей. На восточной стороне кого-то обстреляли из машины. На какой-то вечеринке девочку-подростка выпихнули из окна, насмерть, хотя она вообще не имела отношения к спору. Показали ее портрет: пышная фиолетовая резинка на волосах и лицо, слишком молодое. Лэйси-Мэй цыкнула и покачала головой, но не успела она сказать что-нибудь вслух про девочек и вечеринки, про преступность в их городе, ей пришла в голову другая идея. Яркая, горячая, ровно такая идея, какой она ждала.

На следующей репетиции Ноэль не сидела рядом с Джи в зале. Она выходила во время перерывов и возвращалась, когда мистер Райли звал всех на сцену. Вид у нее был рассеянный, несколько раз она не смогла просуфлировать. Джи не мог понять, что с ней не так, но она отводила глаза, когда они встречались взглядами.

Мистер Райли, похоже, тоже почувствовал, что она сама не своя, что это заражает весь зал, потому что он сократил время репетиции и предложил напоследок сыграть в зип-зап-зоп для подзарядки. Они без особого энтузиазма хлопали, а Адира встала рядом с Джи и зашептала ему на ухо.

— Она тебе нравится. И если она пока не догадалась, то скоро догадается. Если будешь дальше так на нее пялиться.

— Я не встречаюсь с белыми, — сказал Джи, как будто это его принцип, хотя он вообще никогда ни с кем не встречался.

— Она не белая. У нее фамилия Вентура.

Джи пожал плечами и хлопнул на одного из актеров.

— Что ты за консерватор. Никогда не видела, чтобы ты с кем-нибудь столько разговаривал.

— Разговаривает в основном она.

— Ага.

— А сегодня она со мной не разговаривает.

Они еще играли, когда двери зала распахнулись и вбежал парень Ноэль. Высокий, с рыжими волосами, уложенными шипами, с силиконовыми браслетами на руках, как всегда в отражающих солнечных очках, пусть внутри и не было солнца. Плащ по колено развевался за ним; на поясе штанов болталась цепь для кошелька. Он сел на передний ряд, как будто его присутствие им не помешает, не нарушит ритм. Он казался слишком худым и бледным, и вид у него был зловещий.

Наконец Ноэль не выдержала:

— Мистер Райли, уже десять минут. — И мистер Райли разочарованно вздохнул и велел всем расходиться.

Ноэль подошла к Дьюку; он ткнулся ей в лицо и поцеловал ее, сунул руку в задний карман ее джинсов. Это было мерзко: он как будто помечал территорию. Джи отвернулся. Адира заметила это и подняла брови. Она будто хотела сказать: ага, как же, не нравится она тебе.

Адира взяла под руку Шона, и они вышли из зала вместе, смеясь. Когда они успели превратиться в пару? Джи и не заметил, как это произошло. Может, поэтому столько народу захотели участвовать в спектакле. Когда речь идет о любви, мало кто может устоять. Всем хочется любви, даже если они не признаются в этом. Даже его мать менялась, когда дело касалось Рэя — памяти о нем, его имени. Но и такая любовь прожила недолго; мать спрятала Рэя подальше, как секрет. Все любят друг друга какое-то время, а потом забывают и хоронят.

Забавно, что Джи играл единственного в пьесе человека, которого любят по-настоящему. Анджело и герцог тоже в конце концов заполучили по женщине, но это были странные пары. Отчасти поэтому мистер Райли назвал «Меру за меру» проблемной пьесой; все кончалось свадьбами, а не смертями, так что трагедией ее не назовешь, но и для комедии это слишком мрачная, тяжелая пьеса.

Джи ушел последним: он прокрался в заднюю дверь, чтобы не столкнуться ни с кем из участников спектакля на крыльце, пока они там решают, куда пойти: в торговый центр или в «Кедр». Выйти на парковку, чтобы не заметили, отыскать Линетт, доехать до дома, добежать до комнаты и там первым делом броситься на кровать и подрочить быстро и жестко на воображаемую безымянную женщину у него в голове, с большими сосками и раскрытым ртом, из которого раздается его имя.

Он уже размечтался и, с головой погрузившись в фантазию, вышел на улицу и вдруг натолкнулся на Ноэль, сидевшую на корточках у стены школы. Она ковырялась палкой в подошве своих тяжелых ботинок: выковыривала грязь и траву. Лицо у нее перекосилось от злости и покраснело, как будто она только что кричала.

— Что ты делаешь?

— Тебя жду, — сказала она, и Джи не поверил.

— А где же твой бойфренд? Ты с ним уходила.

— Он зашел, потому что был рядом — помогал нашим мамочкам с кампанией. Знаешь стенд перед администрацией, куда родители могут вешать объявления? Так вот они его захватили, обклеили в три слоя. В такое время в офисе никого нет, кроме секретарши, а она на их стороне. Она ходит в церковь родителей Дьюка.

— Что они повесили?

— Листовки. Бред какой-нибудь. Не знаю. Я его чуть прямо там не бросила.

— А почему не бросила?

Ноэль пожала плечами, и Джи понял ее. Если бы у него кто-то был, ему тоже было бы сложно представить, как бросить человека.

— Он так говорит про переведенных новеньких, как будто мы их не знаем лично. Как будто речь не об Адире, не о тебе, не о моих друзьях.

— Может, он и знает, про кого говорит.

Ноэль задумалась на минуту.

— Пойдешь со мной посмотреть, что они наклеили? С тобой как будто не так страшно.

— Ладно, — согласился Джи, но не потому, что ему хотелось посмотреть, а потому что он хотел быть с Ноэль.

У входа несколько человек стояли на ступеньках, смеялись, пихали друг друга в плечо, бегали вокруг перил. Родителей, заклеивших стенд, как и Дьюка, уже не было.

В коридорах было пусто. Кроме драмкружка до такой поздноты в школе оставались только качки, да и те еще не вернулись с поля. Школьный охранник просто равнодушно кивнул, когда они вошли, — ему было все равно, что они задумали. Интересно, подумал Джи, он так же отреагировал, когда родители прокрались мимо с рулонами бумаги и скотчем.

Когда они зашли в коридор, ведущий к администрации, они увидели, что все стены покрыты огромными листами белой бумаги, длинными, почти с Джи высотой. Они покрывали все, от цоколя до потолка. Их наклеили кривыми рядами, беспорядочно, и листы налезали друг на друга, как будто вырвались из стены.