Речь эта легла на бумагу в канун Пятого (Лондонского) съезда РСДРП, и вот при каких обстоятельствах.

6 января 1907 года в Петербурге собралась конференция местной социал-демократической организации - 39 большевиков, 31 меньшевик, чтобы решить вопрос о выборах в Государственную думу. Меньшевики под предлогом надуманных формальных расхождений с большевиками ушли с конференции с тайным намерением «перекинуться к кадетам» - выражение Владимира Ильича. На этот предательский ход Ленин ответил серией брошюр. Одна из них - «Выборы в Петербурге и лицемерие 31 меньшевика» - была особо рассмотрена ЦК партии (меньшевистским - по преобладанию меньшевиков), который нашел, что «обвинение 31 члена СПБ. организации» в сговоре с кадетами способно породить смуту в рядах пролетариата, «подвергая заподозреванию политическую честность членов партии», и решил вынести «образ действий Ленина на рассмотрение партийного суда».

Девять судей под председательством бундовца Р. Абрамовича дважды собирались на свои заседания, допросили трех свидетелей, выслушали Ленина, зачитавшего свою речь, названную им «защитительной (или обвинительной) против меньшевистской части ЦК».

Пятый (Лондонский) съезд партии прервал эти заседания, а после съезда они возобновлены не были.

Такой была предыстория. Теперь о самой речи.

Начав ее обращением: «Товарищи судьи!» - Ленин тотчас же переходит к существу дела.

«Я начну прямо с существа дела… - говорит он, - прочту полностью то «заявление», которое ЦК «вносит на рассмотрение суда». Следует цитата:

«ЦК констатирует, что в брошюре «Выборы в СПБ. и лицемерие 31-го меньшевика», подписанной т. Лениным, содержится прямое обвинение 31-го члена СПБ. организации в том, что они вступили в переговоры с кадетской партией «для продажи кадетам голосов рабочих» и что «меньшевики торговались с к.-д., чтобы протащить своего человека в Думу, вопреки рабочим, при помощи к.-д.».

За цитатой - первое промежуточное резюме:

«Таков полный текст обвинения» [160].

Полное обвинение - это полное мнение обвинителя о содержании и объеме того, что он ставит в вину обвиняемому. Полное - значит все. Эту мысль Ленин дополняет другой:

«Я, конечно, понимаю, что дело идет о всей указанной брошюре…» [161].

Вслед за ЦК он берет, как основное и главное, два извлечения, две выдержки из брошюры, но готов защищать ее целиком - все мысли, все положения.

Начальное звене речи - обвинение как оно есть. Точный его слепок, формула.

Повторив обвинение, Ленин тотчас же атакует его, исследует и истолковывает. Это второе звено речи. Теперь главная цель оратора - разрушение.

«О какой «продаже» кадетам голосов рабочих идет здесь речь?» - спрашивает он. И отвечает:

«Некоторые шутники говорили мне, что они поняли так - будто я говорю о продаже за деньги. Шутка, конечно, не лишена остроумия. Но человек грамотный и серьезно читающий всю брошюру, а не вырванные места, разумеется, увидит сразу из контекста, из всех предыдущих и последующих фраз, что речь идет о продаже не за деньги, а за местечки в Думе. Под «торгом» и «куплей-продажей» разумеется обмен эквивалентов политических, а не экономических, мест за голоса, а не денег за голоса».

Точное и меткое ленинское слово - «мест за голоса, а не денег за голоса» - присваивает фактам истинное их значение.

«Если бы, - продолжает Ленин, - в разбираемом месте брошюры было сказано: 31 продавали за деньги голоса рабочих кадетам, тогда это было приписыванием позорного и преступного образа действий противнику. За такое утверждение сделавший его подлежал бы суду, разумеется, вовсе не за «внесение смуты в ряды пролетариата», а за клевету. Это вполне ясно».

Не клевета это!

Но что же тогда? Корректная доброжелательная критика?

Нет, и не это.

«Наоборот, - развивает далее свою мысль Ленин, - если бы в разбираемом месте брошюры было сказано:

31 выступили для присоединения к кадетским голосам голосов рабочих при условии места в Думе для с.-д., - тогда это был бы образчик лояльной, корректной, допустимой для членов партии полемики» [162].

Великолепное размежевание понятий!

Отчетливо и броско лежат перед девятью судьями межевые разделительные линии, одна кладет границу между тем, что было сказано в брошюре и клеветой, вторая - между тем, что было сказано в брошюре и лояльной благожелательной полемикой.

В брошюре нет и тени позорящей неправды, но нет и долготерпения единомышленника.

В ней - третье.

Что же именно? К какому берегу бьет это третье, чего хочет Ленин, на что рассчитана его формулировка?

«Эта формулировка рассчитана не на то, чтобы убедить, - отвечает Ленин, - а на то, чтобы разбить ряды, - не на то, чтобы поправить ошибку противника, а на то, чтобы уничтожить, стереть с лица земли его организацию».

Бой принят, и Ленин сам идет навстречу обвинителю и его обвинению.

«Значит, вы признаете такую формулировку недопустимой? - спросят меня, - продолжает он в цитируемой речи. - Конечно, да, - отвечу я, - только с маленьким добавлением: недопустимой для членов единой партии. В этом добавлении весь гвоздь вопроса. Вся неправильность, скажу больше, недобросовестность выдвинутого против меня Центральным Комитетом обвинения в том и состоит, что ЦК умалчивает об отсутствии единой партии в то время, когда писалась брошюра… Недобросовестно обвинять за «недопустимое для членов партии выступление в печати» по такому поводу, когда был раскол в партии» [163].

Раскол. На этом слове, как на волшебной оси, обвинение поворачивается другой своей стороной.

«То, что недопустимо между членами единой партии, то допустимо и обязательно между частями расколовшейся партии. Нельзя писать про товарищей по партии таким языком… Можно и должно писать именно таким языком про отколовшуюся организацию.

Почему должно? Потому что раскол обязывает вырывать массы из-под руководства отколовшихся».

Раскол обязывает… И потому должно. Должно жечь раскол беспощадным испепеляющим словом, отводить пагубу, вырывать массы из-под влияния меньшевиков. Крушить смуту и… сеять смуту.

«Мне говорят: вы вносили смуту в ряды пролетариата, - ведет далее Ленин нить спора. - Я отвечаю: я умышленно и рассчитано вносил смуту в ряды той части петербургского пролетариата, которая шла за отколовшимися накануне выборов меньшевиками, и я всегда буду поступать таким образом при расколе» [164].

Есть строки, есть мысли и вещи у Ленина, с которыми он входит в вашу жизнь как философ, экономист, логик, есть другие строки, другие мысли и вещи, и в них - другие стороны его гения. Люди восхищаются ленинским искусством живого слова, но у каждого свои доказательства красоты и мощи этого искусства.

Я принимаю, нахожу неизбежным увлечение разных людей разными - порой очень разными - речами, выступлениями, репликами Ленина