с этим — ей не очень хотелось врать ему в ответ на вопрос: «Как дела?», а в подробностях рассказывать события прошедшей ночи, ну… это было небезопасно. Поэтому княжна Аргутинская просто проскользнула в свой кабинет, наложила на двери все возможные запирающие и заглушающие чары, занавесила окна, проверила, отключён ли камин, и принялась за работу.

Если вы считаете, что работа профессионального зельевара — это сиживание в мрачном подземелье в компании сушеных крысиных хвостов и пары чёрных кошек, то это мифы. Лаборатория в Канцелярии Его Императорского Величества больше напоминала медицинский кабинет: в нем было несколько столов, пробирки, микроскопы, горелки, раковина, холодильник и свинцовый шкаф, в котором хранились образцы. Все было бело, блестяще, стерильно. В плитку на полу можно было смотреться, как в зеркало. Порядок поддерживать Дарья умела и любила, оттого труднее было понять, как она умудрилась превратить свою жизнь в кромешный цирк с конями. В какой-то неведомый ей самой момент просто само ее естество взбунтовалось против благонравного поведения, которое прививается каждой девушке буквально с пелёнок: не перечить, не быть безучастной, не проявлять излишних чувств, не смешивать внутренние переживания с тем, что происходит снаружи, не выдавать беспокойства, не отказываться от внимания ухажеров, не задумываться о жизни вне брака. Она так долго этому следовала, что в какой-то момент утратила возможность выносить груз этих противоречий на своих плечах, особенно, когда она увидела, куда это все привело ее — в статус невесты Семена Васильевича Калинцева.

Она правда старалась наладить общение со своим нареченным. Пыталась быть мечтательной, даже местами наивной, строила глазки, хлопала ресницами, краснела, как учила мать, в попытках получить благосклонность мужчины. Не ту, когда он задаривает тебя цветами и украшениями, а ту, когда ты можешь быть уверена, что он не поднимет на тебя руку просто из-за того, что прислуга неправильно сложила салфетки. Калинцев сухо рапортовал, что с ним княжне не надо будет ни о чем беспокоиться, и нуждаться ни в чем она не будет. Однако, Дарья должна это понимать, он человек светский, всецело отдавший себя работе. И на семейные отношения у него времени нет, однако наследников он хочет, и эта священная миссия полностью является обязанностью жены. Поэтому, говорил он, если княжне будет угодно — когда она почувствует себя готовой зачать первенца — будущая госпожа Калинцева сможет покинуть службу без потери пособия и сдать все свои разработки в архив.

Все эти воспоминания проносились перед глазами Дарьи бесцветным роем, когда она изучала остатки Астреи, заключённые в капсулу. Привычными движениями она проводила все предписанные эксперименты: нагревала, замораживала, посыпала серебряной пылью, облучала простыми тестовыми заклинаниями, пытаясь разглядеть в сплетении элементов поведение созданной ею формулы.

Вид, открывавшийся благодаря линзам микроскопа, поражал, злил и восхищал Дарью одновременно. Она, как благородная девушка, прошедшая тяжкий путь высшего образования, столкнулась с работой любителя, это было заметно невооруженным взглядом. Но то, как была выполнена эта работа, та смелость и широта фантазии, с которой неизвестный автор подошёл к своей задаче, поражала ум. Он просто обернул действие формулы вспять, а элементы, которые Дарья в своё время с огромным трудом «мирила» и «дружила» в сложных связях, были переплетены между собой с помощью сильнодействующих чар. Именно в этих чарах и крылся весь эффект — они были сделаны на крови. А при контакте со «свежей» кровью начинали распадаться, подобное разрушало подобное, из-за этого высвобождался магический потенциал, который усиливал врожденные магические способности, но он не придавал сил, а просто иссушал тот запас дара, который был дан человеку при рождении. Для мага такой дар — способность творить волшебство, а для маггла, видимо, ясный и трезвый ум.

Дарья записала свои наблюдения в тетрадь и, запечатав капсулу и убрав ее в потайной карман, снова принялась мерить шагами комнату. Надо было придумать какое-то решение. Астрею нельзя было перекрыть исходной формулой, нужен был новый препарат, но что бы это могло быть? С чего начать? Аналитический мозг Дарьи вился в невидимой агонии, перебирая хранившиеся в нем схемы формул, а вместе сними — образы минувшей ночи, тех страшных существ, еле живую Наташу.

«Если есть яд — есть и противоядие», — твердила себе она и чувствовала, что решение где-то рядом, буквально под рукой, но оно ускользало от неё, как растворяющийся в утренних лучах сон. Девушка выписывала формулу на большой лист, переставляла местами элементы, складывала уравнения — и ничего. Она словно враз забыла все, чему училась, и с ужасом смотрела на исписанные страницы, неготовая признаться в собственном бессилии. Не сейчас. Не в тот момент, когда на кону оказалась столь высокая цена.

Дарья сделала еще несколько шагов, которые, как и следовало ожидать, не привели ее к мигу просветления. Даже наоборот, все стало только хуже, чем больше девушка думала и металась, тем сильнее она ощущала тщетность своих усилий. Стены не содрогались под ее потоком мыслей, небо не обрушивалось от чувства прозрения, всему миру словно было… наплевать на все попытки, которые Дарья предпринимала. В конце концов она тяжело рухнула в кресло и задышала, как после пробежки. Сказывалось все: и напряженная работа, и бессонная ночь, и это долгое беспокойство, стягивавшееся вокруг шеи Дарьи, как петля из раскалённого железа. Все это теснило разум девушки, мешало ему работать как следует.

«Надо отдохнуть», — приказала себе Дарья. Она посмотрела на часы и ужаснулась — шёл уже пятый час, обед и визит модистки были безнадежно пропущены. Правда, досада полыхнула, как зажженная на сквозняке спичка, и тут же угасла — девушка уже давно утратила интерес к подвенечным и бальным платьям. Хотя, возможно, ей стоило воспользоваться этой примеркой как последней возможностью заявить о себе и своей свободе. Дарья встрепенулась — нечего думать о том, что упущено. Но домой ей теперь ехать совершенно не хотелось. К Паше она тоже вряд ли сможет уехать — если их