доме Ерковичей рождается герой, уста которого с детства тянулись к Иерусалиму!..

Баконя сказал ему, чтобы он запомнил, на чем остановился, и, попрощавшись со всеми, уехал.

На другой день, облачившись в сутану (подарок Тетки) и приняв благословение дяди, Баконя вместе с Сердаром поехал в город. Космача они застали беседующим с Машей и Томо. Цвета стояла в окне. Маша, всплеснув руками, клялась, что никогда еще не видела молодого фратера, которому бы так шла сутана, как Баконе. Цвета спустилась вниз и приложилась к руке Сердара. Баконя смотрел в сторону. Сердар удивлялся, что Цвета так выросла и расцвела за последние три-четыре года, как он не заезжал в остерию. По тому, как он держал себя с Машей, видно было, что они старые знакомые. Наконец все трое двинулись в город.

Чтобы описать все, что увидел Баконя в продолжение целого дня их путешествия к морю — разговоры в пути, первые впечатления о городе, прием у епископа, мессу в соборной церкви, которую служил сам епископ, обряд посвящения в дьяконы, — потребовалась бы целая книга. Баконя словно бы очутился в каком-то ином мире, и ему казалось, что уже ничто больше не сможет удивить его, до того он был полон всякими переменами и неожиданностями. Но когда после обеда он пришел к епископу поблагодарить его и проститься, епископ сказал ему:

— Останься, сынок, до завтра и приходи на мессу.

Что бы это могло означать? Сердар предполагал, что епископ позовет их к себе на обед. Староста клялся, что приглашению епископа он обрадовался бы больше, чем если бы ему подарили половину Зврлева. Баконя сомневался, однако так и не мог понять, почему его оставляют, зная, что он торопится. Но каково было его удивление, когда на другой день в церкви ему сообщили, что епископ нынче утром посвятит его и он будет фратером — фратером! Баконя и Сердар переглянулись. Космач пал ниц на ступени бокового алтаря и не шевелился, пока не заиграл орган. Тогда он поднял голову. Баконя уже стоял коленопреклоненный перед епископом в златотканой одежде, окруженный сонмом священников.

И Баконя стал отныне фра Брне! Вчера дьякон — сегодня фратер! Виданное ли дело?

Таков был сюрприз фра Тетки, который выхлопотал все это у епископа, своего школьного товарища!

Баконе казалось, что он спит. И всю обратную дорогу, подобно Сердару и Космачу, которые, подкрепляясь в каждой корчме, отнюдь не трезвели, Баконя не мог прийти в себя и поверить, что он больше не Ива, а фра Брне, именно «фра», как уже величали его отец и Сердар. Староста под тем или иным предлогом останавливал каждого встречного и докладывал ему, что «вот этот красивый священник мой сын, которого сейчас зовут вра Брне! Двадцать пятый вра в нашем роду, браток!»

Новый фра Брне ни за что не согласился завернуть в Большую остерию, и они объехали ее. Ему было неловко показаться перед Цветой с выбритой макушкой.

Итак, на четвертый день они прибыли в монастырь. Молодой фра Брне сначала отправился к дяде, опустился на колени и выплакался у края его постели, потом пошел к фра Думе и, наконец, к Кузнечному Меху и Бураку. Буян поцеловал его с кислой миной. А Навозник плакал от радости и без умолку болтал. Пышка вертелся беспрестанно подле него и целовал руки.

Дядя подарил Баконе сотню талеров. Одарив челядь, он отправился с отцом в Зврлево и отслужил там первую мессу. Пировали три дня, закончился пир побоищем между Обжорами и Сопляками. Баконя подарил родителям половину того, что осталось, и вернулся в монастырь…

Старый фра Брне еще шесть месяцев прожил в полном сознании, все более страшась смерти. Наконец он умер.

Молодой фра Брне ухаживал за стариком с сыновней нежностью, однако в то же время через день на заре уезжал в Большую остерию, и даже для воробьев не оставалось тайной, какой силе он поддался.

XII

Фра Еркович XXV

Прошел год со дня смерти фра Брне — Квашни. Баконя фра Брне прибыл в свой приход в К., сменив фра Скрягу Сыча. Три дня молодой фратер жил в доме приходского священника в качестве гостя. Его красавец серый жевал в углу конюшни сено, а слуга (один из младших Обжор) жался к старому слуге Скряги. Фра Брне по целым дням занимался делами, составляя инвентарь церковной утвари и приходского имущества. Зловредный Скряга нарочно тянул и придирался ко всякой мелочи, но фра Брне, вооружившись терпением, все, даже оскорбительные слова, принимал с улыбкой. Зажиточные крестьяне приходили и порознь и группами знакомиться с новым священником. Слава давно опередила его. Было известно, что он молодой, писаный красавец, скачет на коне, как бег, силен, как лев, храбр, как гайдук, и к тому же богатый отпрыск старой святой лозы. Трудно было поверить, что все эти качества могли соединиться в одном лице, но и то, что могли увидеть прихожане с первого взгляда, приводило их в восторг. Фра Брне по-дружески встречал каждого и всячески старался дать им почувствовать разницу между ним и старым фра Скрягой. И крестьяне уходили довольные. Только молодые люди вертели носами, ведь от одного только слуха, что к ним прибудет фратер, какого нет во всей Далмации, женщины просто взбесились! А что же будет, когда они увидят его воочию и услышат, как он поет! Ибо, говорят, и поет он замечательно.

Наконец фра Скряга убрался. Фра Брне приказал побелить все пять комнат, в верхнем этаже поставил новую красивую мебель, приобретенную в городе. Прежнюю комнату работника у входа переделал в канцелярию, чтобы крестьяне не шлялись по всему дому, разыскивая «вратера». А для убедительности приказал сделать перед лестницей решетку. Начались работы в изрядно запущенных дворе и саду.

Все отняло дня три-четыре. В селе следили за каждым его шагом, и всякое его слово передавалось из уст в уста. Каждое утро он служил малую мессу, но стояло самое горячее время — в полях окапывали кукурузу, — и никто не появлялся ни в церкви, ни в доме.

Наконец наступило воскресенье.