Как согревали аварийную партию, вернувшуюся с мертвого промерзшего судна, в саунах «Геракла», «Капитана Беклемишева» и «Капитана Измайлова». Как камбузная команда, которую будят раньше всех, без приказа выходила заполночь кормить аварийную партию, вернувшуюся после суток непрерывной работы.

В дальних рейсах мы ежедневно в положенное время собирались на чаепитие, не предусмотренное судовым расписанием. Ходили в гости друг к другу, и при этом старались угостить друга чем-нибудь особенным, что было трудно выполнить в таких условиях, но иногда удавалось. Наивная и горячая привязанность сплачивает нас и помогает в тяжелых переделках. А что творится, когда экипажи двух наших спасателей встречаются в каком-нибудь дальнем порту!

При таких встречах иногда обнаруживались забавные ситуации. В приморском ресторанчике Кейптауна встретились два наших экипажа. Вторые помощники — однокурсники по Макаровке, не видевшие друг друга лет пять, выяснили, что живут на Гражданке в одном доме, только что квартиры в разных парадных.

Воистину тесен мир, ребята!

Немалая заслуга в том, что грешные моряки-спасатели считаются приличными людьми, принадлежит нашим любимым женщинам. Мы стараемся во всех отношениях быть на высоте, чтобы с нами было не стыдно показаться в любом обществе.

Любимые гордятся нами, обхаживают нас и очень ревниво относятся к знакам внимания, оказываемым нам другими представительницами прекрасного пола. Они выхаживают нас больных и раненых, и порой даже воскрешают из мертвых с Божьей помощью. Следят, чтобы мы не сорвались на очередную спасательную операцию без теплого белья и аварийного запаса питания. Они торжественно встречают нас, возвращающихся с дальних многомесячных буксировок или с очередной победой на море.

Рассуждая о силе женского обаяния и любви, невольно вспоминаю историю, рассказанную мне старым водолазом-спасателем Петром Ильичем Никитенко. Он служил в спасательной службе ВМФ в военные годы и после войны. В 1945 году балтийские военные спасатели подняли много судов, затопленных немцами в портах Германии и Польши.

На встречу Нового 1946 года в одной из гостиниц Данцига собралась теплая компания, состоявшая из русских специалистов по судоподъему и дружественных представителей местного населения.

Когда пришло время завершать празднование, народ начал понемногу расходиться по своим номерам. Кто ушел сам по себе, кто с подругой. Одна очаровательная польская дама лет тридцати пяти, весь вечер оказывавшая знаки внимания пожилому инженер-капитану третьего ранга, пригласила его к себе. Моряк поблагодарил, но отказался открытым текстом:

«Простите, пани. Мне уже за шестьдесят, и я уже лет пять не имею возможности оказать женщине должного внимания.»

«О, это не так!  Просто пану попадались не те паненки. Прошу пана!»

Они удалились.

Днем компания снова собралась за праздничным столом. Чуть позже других к столу спустилась дружная пара. Кап три выглядел потрепанным и счастливым, как бывалый боевой котяра.

Было время, когда родной девяносто четвертый причал был весь наш.

К подходу спасательного судна тут собирались женщины с цветами и детишками — цветами жизни. Спасатель надвигался на причал. Экипаж неподвижно стоял по расписанным местам. Глаза искали в толпе свою любимую, но каменная морда не выражала ничего, кроме готовности к четким действиям. Этого требовал ритуал швартовки.

Взлетали выброски. Швартовщики на берегу ловили их. Мы травили по необходимости концы, стараясь, чтобы они не попали в воду, а потом быстро выбирали их и крепили. Наши женщины любовались нами. Спасатель застывал у стенки. Вот уже подан трап, и подвязана сетка под ним. Но еще нельзя обнять любимую. Между нами — граница.

Граница всегда была для меня загадкой.

Самые яркие детские впечатления — вхождение в лес. Сначала долгий путь через поле, а лес темнеет впереди, стоит стеной, за которой должен открыться неведомый мир. Вот он уже рядом. Можно разглядывать отдельные деревья опушки. Но мы еще не в лесу. Подходим под самую стену леса. Перепрыгиваем через канаву, заросшую сочными травами, ромашками и колокольчиками. Поднимаемся по невысокому и некрутому склону, и незаметно оказываемся уже в лесу. За спиной остались кусты и чернолесье. Впереди между колоннами мачтовых деревьев косо падают горячие лучи утреннего  солнца. Из желто-серого подзола выступают корни сосен, как вены на руках моряка. Душистый вереск рваным ковром подступает к этим корням. Вокруг валяются сухие шишки, напоминая фамилию художника, который умел и любил рисовать лес. Но сам момент проникновения через границу леса мне никогда не удавалось четко отметить.

Или подход к АС в море.

Сначала его засекают где-то на горизонте. Самые глазастые и те, кто вооружен биноклями, уже начинают рассматривать его, уточняя посадку и общее состояние. Потом его видят уже все. Но еще идти и идти. Вода скрадывает расстояние, но видно, что еще порядочно до цели. И вдруг мы оказываемся рядом с ним, и нужно готовить концы и кранцы к швартовке.

Эту границу между «далеко» и «рядом» мне тоже не удается уловить. Кстати, такая же история получается и с берегом, когда мы идем к нему с моря.

Границы, установленные человеком, не всегда видны и очевидны. Но и в них немало загадочного. Пока комиссия, состоящая из представителей пограничной службы, таможенников, портнадзора, санитарной службы и прочих специалистов, оформляет приход судна, общение с берегом не допускается. Иногда работа комиссии затягивается не на один час. Наши любимые глядят на нас с причала. Мы глядим на них. Перебрасываемся словами, но самые главные бережем до личного контакта.

Когда счастливый момент все же настает, нам многие могут позавидовать.

Глава 6. Потери и находки

Не прожить нам в мире этом,