Шрифт:
Закладка:
Хильда недоверчиво улыбнулась.
— Ночью, когда мы сбежали, якобы все и случилось.
— Не верю! — тряхнула головой Хильда.
— Спроси у отца. Документ был у него. Пойми же, Хильда, твой отец шантажировал Даниэля: либо исчезнешь из Хорбека, либо бумажонка попадет к властям.
Муха жужжала в комнате, кружила над увядшим букетом. Гомолла потер пальцами веки, как человек, которому пришлось снять очки, потому что заболели глаза.
— Теперь вы знаете.
Штефан не сводил глаз с жены. Она съежилась на краешке кресла, облокотясь на колено и закрыв лицо руками. Потом наконец подняла голову, очень медленно, и поверх кончиков пальцев посмотрела на мужа.
— Вы все знали, отец и ты... Знали и воспользовались. Боже праведный!
Она хотела встать с кресла, казалось, это было для нее бесконечно трудно. Штефан вскочил, пошел к ней, раскинув руки, но Хильда отвернулась, подняла руку, словно отстраняя нечто мерзкое:
— У меня такое чувство, словно ты опять ударил меня в лицо.
— Хильда!
Она поднялась, неверными шагами подошла к стулу, схватилась, ища опоры, за спинку и сказала бесцветным голосом:
— Мне так стыдно.
Ни слова больше, ни взгляда на Гомоллу, на Макса, она даже дверь за собой не закрыла, выйдя из комнаты.
Штефан не посмел пойти за ней. Ее поведение не удивило его. Он предчувствовал: Хильда расстроится или растеряется, услышав его признание-исповедь, он думал, она заплачет или беспомощно затихнет, Макс знал свою «милую растяпу», как он называл ее в юности. Он был готов ко многому. Но Хильда не заплакала, а в присутствии Гомоллы точно с отвращением подняла руку, чтобы отстраниться от мужа. Он чувствовал себя неверно понятым, был глубоко обижен и не мог в этот момент предположить, что произойдет через четверть часа. Хильда впервые примет решение — ничего необычайного для женщины, в общем-то. И все же, если бы кто-нибудь заранее сказал Штефану, что́ произойдет, он бы громко расхохотался в ответ.
Мужчины уже некоторое время стояли во дворе на солнцепеке; они не разговаривали, каждый думал о своем. Штефан изредка мрачно поглядывал на двери дома. Наконец Гомолла нарушил молчание:
— Что же дальше? Поедет она с нами в Альтенштайн или нет? Может, выяснишь?
Штефану не понадобилось ничего выяснять: он увидел, что Хильда открыла дверь.
— Вот же она!
«Ну ладно! — подумал он и знаком позвал Гомоллу к машине. — Поехали!»
Он уже втиснулся за руль, когда Хильда крикнула с крыльца:
— Машина нужна мне!
Макс наморщил лоб, глянул через плечо в заднее стекло — вроде все в порядке. Хильда надела пыльник, потом торопливо сбежала по ступенькам крыльца, в руках у нее был чемоданчик — это еще зачем? Она подошла к машине. Макс опустил стекло:
— Что ты сказала?
Хильда, не глядя, швырнула чемоданчик на заднее сиденье, потом требовательно протянула руку:
— А паспорт на машину?
Штефан, охая, выбрался наружу. Он потел и злился. Требование Хильды показалось ему странным и бессмысленным. Она же знала, что им с Гомоллой нужен автомобиль. Она в замешательстве? Ну хорошо! Вечером можно высказаться, наедине, только без новых сцен! Гомолла подходил все ближе и ближе. Штефан совсем упал духом.
— Дорогая, — просительно начал он... как давно он не говорил «дорогая». — Я тебя не понимаю.
— Мне нужна машина, — настаивала Хильда.
— Зачем?
— Я не знаю, чем ты тогда себя успокоил, — сказала Хильда и внезапно повернулась к Гомолле, — или ты!
— Я? — Гомолла не верил своим ушам. Чего ей от него надо?
— Но я знаю: каждый из вас извлек тогда для себя выгоду, — сказала Хильда. — Ты тоже!
— Ты, видно, не соображаешь, что говоришь? — Гомолла не на шутку разозлился, по нему было видно, да и слышно тоже: он выкрикнул вопрос, словно с трибуны.
Хильда ответила не менее громко:
— Ты с обеда до вечера торчал в деревне, тогда, в шестидесятом, и не догадался, что Даниэль в беде? — Она язвительно засмеялась. — Главное, строптивцы наконец в кооперативе, важнее для тебя в тот день ничего не было.
— Слушай-ка, — Гомолла поднял брови, — коли тебе охота играть в обвинители, будь любезна, обращайся к мужу!
— За старика пускай возьмется, за эту жалкую развалину! — возмутился Макс.
Несмотря на летнюю жару, Хильда собрала рукой у шеи воротник, словно ей было холодно.
— Это омерзительно! — она огляделась и сказала: — Все выглядит по-старому: красивый дом, липы во дворе, все, как всегда. — Она легонько тряхнула головой. — Для меня все изменилось, с той минуты, как я узнала, что здесь произошло. Сейчас я ничего не могу сказать. Я еду к Ане в Альтенштайн.
— Хильдхен, пожалуйста, будь благоразумна! — почти взмолился Штефан. — Может, Розмари уже давным-давно занялась девчонкой.
— Мне по крайней мере надо убедиться. С сегодняшнего дня я хочу знать все, Макс! Давай паспорт!
Хильда сказала это так, что Штефан понял: жена говорит абсолютно серьезно. Теперь, в полдень, она едва ли была иная, чем утром, и все же отныне кое-что изменится, оба они с этого дня и часа не смогут больше жить друг с другом так, как привыкли за эти почти уже двадцать лет. Он больше ничего не стал говорить, отдал ей паспорт на машину и при этом не мог отделаться от чувства, что отдает гораздо больше. Она кивком поблагодарила, села в автомобиль, поправила сиденье. Макс подскочил, хотел помочь.
— Спасибо, я сама!
Взревел мотор, слишком громко, она включила скорость, лязгнуло сцепление, задымил выхлоп — машина вырулила со двора. Еще вчера Штефан болезненно скривил бы лицо, теперь же он только смущенно провел ладонью по лысине, потом повернулся к Гомолле.
— Как же мы теперь доберемся до Альтенштайна?
— Ты ведь человек изобретательный, — отозвался Гомолла. Ему тоже перепало от Хильды, и все же Штефану показалось, что старик чуть злорадно улыбается.
Глава третья
1. Друската провели к прокурору. Прокуратура помещалась в здании окружного суда. Война
