— Медоуз, любезный мой, — сказал он Медоузу, своему любезному камердинеру.

— Сэр? — сказал Медоуз.

— Вроде бы, — сказал Арчибальд, — имеется… или имелся типус по фамилии Шекспир. И еще один типус по фамилии Бэкон. Бэкон вроде бы пописывал пьесы, а Шекспир ставил на программке свою фамилию и присваивал себе все права.

— Неужели, сэр?

— Если правда, так это же нехорошо, Медоуз.

— И весьма, сэр.

— Значит, вот так. Я хочу внимательно разобраться в этом деле. Будьте добры, смотайтесь в библиотеку и возьмите для меня пару книг про все про это.

Арчибальд спланировал свою кампанию с величайшей хитростью. Он знал, что приступить к завоеванию сердца Аврелии Кэммерли он сможет, только утвердившись в добром мнении ее тетки. Ему придется обхаживать тетку, всячески ее умасливать (разумеется, с самого начала дав ясно понять, что его избранница — не она). И если для достижения цели необходимо почитать про Шекспира и Бэкона, то, сказал он себе, не пройдет и недели, как тетка будет есть у него из рук.

Медоуз вернулся с пачкой зловещего вида томов, и Арчибальд две недели лихорадочно их штудировал. Затем, расставшись с моноклем, который до этой минуты был его неизменным и верным спутником, он заменил его парой очков в роговой оправе, придававших ему сходство с ученой овцой, и отправился в дом на Парк-стрит нанести свой первый визит. Через пять минут после своего водворения в гостиной он отказался от сигареты, заявив, что не курит, и сумел отпустить несколько едких замечаний о вреднейшей привычке хлебать коктейли, свойственной подавляющему большинству представителей его поколения.

— Жизнь, — сказал Арчибальд, поигрывая своей чайной чашкой, — разумеется, дается нам для более возвышенных целей, чем разрушать наш мозг и пищеварение при помощи алкоголя. Бэкон, например, ни разу в жизни не выпил ни единого коктейля, а посмотрите на него!

Тут тетка, которая до этой минуты явно считала его еще одной неприятной случайностью, которыми так богата жизнь, мгновенно ожила.

— Вы преклоняетесь перед Бэконом, мистер Муллинер? — жадно осведомилась она. И, протянув руку, будто щупальце осьминога, утащила его в угол и сорок семь минут — по часам на каминной полке — рассуждала о криптограммах. Короче говоря и подводя итоги, при этой первой встрече с единственной родственницей любимой девушки мой племянник Арчибальд смел перед собой все преграды, будто сирокко. Муллинер — всегда Муллинер, проверяйте хоть соляной кислотой, хоть серной.

Вскоре он сообщил мне, что посеял доброе семя настолько удачно, что тетка Аврелии пригласила его погостить подольше в ее загородном доме «Бростедские башни» в Суссексе.

Сообщил он мне это в баре «Савойя», лихорадочно приканчивая стакан виски с содовой. И я с недоумением заметил, что лицо у него осунулось, а глаза совсем измучены.

— Но ты не кажешься счастливым, мой мальчик.

— А я и не счастлив.

— Но это же причина, чтобы радоваться! Оказавшись с ней в уютной обстановке загородного дома, ты легко найдешь удобный случай предложить этой девушке выйти за тебя замуж.

— А толку? — угрюмо сказал Арчибальд. — Даже выпади мне такой случай, воспользоваться им я не смогу, духа не хватит. Вы, кажется, не понимаете, что такое быть влюбленным в девушку вроде Аврелии. Когда я гляжу в эти чистые одухотворенные глаза или вижу идеальный профиль, маячащий на фоне горизонта, ощущение моей недостойности бьет мне в ребра, будто какое-то тупое орудие. Язык застревает в зубах, и я ощущаю себя куском овечьего сыра, забракованного местным санитарным инспектором. Я еду в «Бростедские башни», еду, но не жду, что из этого хоть что-нибудь получится. Я точно знаю свое будущее: прожужжу по жизни, безмолвно тоскуя, а в конце соскользну в могилу несчастным холостяком. Еще виски, пожалуйста, и, само собой, двойное.

«Бростедские башни» расположены в приятнейшей местности Суссекса милях в пятидесяти от Лондона, и Арчибальд, легко преодолев это расстояние в своем автомобиле, прибыл туда достаточно рано, чтобы спокойно переодеться к обеду. И, только добравшись до гостиной в восемь часов, узнал, что молодые гости всем скопом отправились на обед и танцы к радушному соседу, предоставив Арчибальду бессмысленно потратить на тетку Аврелии сногсшибательный галстук, который он завязывал целых двадцать две минуты.

При таких обстоятельствах нельзя было особенно надеяться, что обед окажется безоблачно бодрящей трапезой. Среди признаков, позволявших отличить его от вавилонской оргии, был и тот факт, что Арчибальду из уважения к его принципам не наливали вина. А без этого стимулирующего средства философски переносить общество тетки оказалось даже труднее обычного.

Арчибальд уже давно пришел к твердому выводу, что эта женщина нуждается в унции растворенного гербицида, введенного в ее организм по всем правилам, диктуемым наукой. С немалой ловкостью он на протяжении обеда уводил ее от любимой темы, но, когда кофе был допит, ей уже не было удержу. Схватив Арчибальда и утащив его в недра западного крыла дома, тетка затолкала гостя в угол дивана и принялась рассказывать ему о поразительном открытии, которое было сделано с применением Простого Шифра к знаменитой «Эпитафии Шекспиру» Мильтона.

— Той, которая начинается: «Нуждается ли, мой Шекспир, твой прах в гробнице, что прославится в веках?», — сказала тетка.

— Ах той! — сказал Арчибальд.

— «Нуждается ли, мой Шекспир, твой прах в гробнице, что прославится в веках? Иль должен гроб священный быть укрыт под дивнейшей из звездных пирамид?» — сказала тетка.

Арчибальд, который был не силен в отгадывании загадок, ответил, что не знает.

— Как и с пьесами и с сонетами, — сказала тетка, — мы заменяем имена эквивалентами итоговых чисел.

— Мы — что?

— Заменяем имена эквивалентами итоговых чисел.

— Чего-чего?

— Итоговых чисел.

— Ладненько, — сказал Арчибальд. — Пусть так. Полагаю, вам виднее.

Тетка набрала воздуха в легкие.

— Эти итоговые числа, — сказала она, — всегда даются Простым Шифром от А, равного единице, до Z,