пароход в море не выйдет, а если который и выйдет, то будет потоплен подводной лодкой — их целый отряд выйдет из Одессы; красное командование объявило по радио амнистию всем белым, которые останутся в городах и селах, исключая портовые города.

— Уверены ли вы, что это правда? — задал я им вопрос.

— Да, мы уверены и поэтому решили остаться.

— Ну что же? Оставайтесь, а мы попытаемся все же уехать.

На прощание нам дали несколько экземпляров воззвания военно-революционного комитета за подписью полковника Бржезицкого. Это воззвание позднее, уже за рубежом Родины, я вручил генералу Кутепову, который, оказалось, был уже знаком с ним, но сказал: „Вижу, как я был не прав“. Лошадей достать не удалось».

Всю ночь и утром 31 октября вблизи Симферополя проходили группы, направляясь в Севастополь. Часов в 8 утра из города вышел отряд, чуть ли не в 200 марковцев, собравшийся с командиром Марковской артбригады, генералом Машиным{133}. Уходили из города, проходили около него без всякого давления и препятствий с чьей бы то ни было стороны.

* * *

Всем нужно было решить: покинуть Родину или остаться, еще не сделав первый шаг к портам. Когда он сделан, перестают влиять рассудок и чувства. Дальше ведут или принятое твердое решение, или некая стихия, стадный инстинкт. И вот:

— Мы боимся неизвестности и боимся, что никогда не увидим своих семей, — говорили одни.

— Дело проиграно теперь окончательно. Продолжать борьбу не придется, а жить за границей не хочу, — говорили другие.

— Я остаюсь. Хотите, верьте, хотите, не верьте, но я не изменник тому, чему служил, — говорили третьи.

Тянуло забежать попрощаться с добрыми знакомыми, которые радушно принимали у себя. В одном доме неожиданная встреча с ранеными соратниками, оставившими госпиталь, но уже со снятыми погонами.

— Как? Вы остаетесь?

— Остаемся, — смущенно и в то же время твердо отвечали те. Дальше говорить на эту тему нечего. Но они задали несколько вопросов о последних боях дивизии, о ряде лиц, их судьбе.

— Ну, надо уходить. Спешим в Севастополь. Будьте здоровы. Будьте живы.

И… оставшиеся ничего не ответили на последнее приветствие, но смущенно и с надрывом быстро бросали фразы:

— Мы честно воевали… Верили… Ну а теперь что?

— Прощай, Семенюшкин. Прощай, Раков, Хомяков…

Спокойный, бесстрашный, отличный пулеметчик, капитан Таврид. Он мрачен и молчалив; слушает, что говорят; всматривается в лица. Только что посланные в Феодосию люди сообщили: корабли не могут взять всех, а кубанцы заявляют — марковцам в Севастополь.

— Идем в Керчь, — заявляет капитан Месняев{134}.

— Чтобы и там услышать то же? — твердо заявляет капитан Таврид. — Я ухожу в горы. Кто со мной?

Набирается человек 25. Они берут два пулемета, винтовки, возможно больше патронов. Крепко с объятиями прощаются. Прощаются с жителями. Взаимные добрые пожелания, со слезами объятия…

Семья рабочего. Попали марковцы в дом случайно, на ходу, чтобы немного отдохнуть и утолить голод. Кое-какие продукты у них были. Семья приняла их участливо. Разговор об эвакуации. Хозяевам это кажется чудовищным; уговаривают остаться. Они понимают, что белых может постигнуть ужасная участь, но думают — это только в первые дни. «Мы вас скроем на первое время. Мы рабочие, мы коммунисты, и у нас не будет обысков. А потом все устроится», — говорили они, умоляли. Пришел момент расставания: хозяева расстроены до конца. Хозяйка благословляет, хозяин обнимает, желает благополучия и просит принять от него две царские десятирублевки. «Нет больше, а отдал бы вам все». Марковцы отблагодарили, чем могли, и ушли с глубоким чувством уважения к этой семье рабочего; были неописуемо растроганы отношением родных русских людей, какими-то судьбами ставшими коммунистами.

В Севастополе. Что творилось в Севастополе в последние дни, свидетельств марковцев нет. Очевидно, их в городе не было, а пришли они в последний момент и прямо на пароходы. Нет свидетельств и от тех, которые служили в штабе генерала Кутепова и, по всей видимости, принимали участие при вручении полкам заслуженных ими Николаевских знамен. Об этом марковцы не знали ни когда грузились, ни плывя по морю, и только на чужой земле, в Галлиполи, их знамена неожиданно появились перед остатками полков.

31 октября и 1 ноября марковцы большими и малыми группами текли в Севастополь, переживая тревогу: что в Севастополе? «Почти с первых же шагов на шоссе стали встречаться возвращающиеся обратно панически настроенные люди. По их словам, пароходы все ушли, а на шоссе нападают с гор зеленые. Отряд продолжал свой путь, приняв все меры на случай боя с зелеными. При приближении к Севастополю навстречу стали попадаться крестьяне-подводчики, которые сказали, что в Севастополе полный порядок и совершенно спокойно производится погрузка на пароходы».

Уже на самой окраине города от жителей узнали, что в городе существует военно-революционный комитет, вооруженная охрана, но отношение к эвакуирующейся армии не только лояльное, но и глубоко сочувственное. Был какой-то пожар, немного где-то постреляли, и только.

Погрузка на пароходы

В Евпатории. Вечер, темнеет. У пристани два парохода, тральщик «412» и две большие баржи. Уже закончена погрузка раненых, больных и тыловых частей Донского корпуса. Ожидаются корниловцы, но по набережной с песнями пришла большая колонна запасного полка Марковской дивизии и остановилась у пристани. Только здесь командир полка, полковник Фриде, узнал о приказе генерала Врангеля и объявил его полку. Дав минут десять на размышление, он скомандовал: «Желающие ехать с армией 10 шагов вперед». Вышло до 200 человек, в большинстве чины учебной команды и пулеметчики. Вышедшие, сомкнув ряды, пошли грузиться на тральщик «412», взяв пулеметы и часть продовольствия из обоза.

Построив вокруг себя оставшихся, полковник Фриде поблагодарил их за службу на благо Родины, пожелал полного благополучия в жизни и предложил им в порядке, поротно,