И кто тебя научил в землю смотреть на выдерживании?

Ядовито-насмешливый голос за спиной заставил вздрогнуть от неожиданности.

В нескольких метрах от меня стоял натуральный старик-икар: жесткое лицо пожившего человека все изрезанное морщинами, очень короткие, местами седые волосы. Колючий взгляд прищуренных глаз. И одет в какой-то темно-синий комбинезон.

— Ну что, курсант, — продолжил старик, уже более дружелюбным тоном, — тренируешься? Хорошее дело.

Я продолжал отмалчиваться, еще не понимая, как на него реагировать. С самого начала меня или не замечают, или пытаются приколоться, как Рыжий. Что ждать от этого?

— Чего молчишь, и озираешься по сторонам как потерявшийся? —- Старик подошел ближе, протянул руку, — Я — Борисыч

— Я Рус, Руслав, — ответил на рукопожатие. Ладонь у старика оказалась как тиски.

— Давно здесь? Что-то я тебя раньше не видел.

— Третий день...

— Что? — старик прищурился, отступил на шаг, окинул меня подозрительным взглядом сверху вниз, — не звезди парень, чтоб на третий день слететь с башни... Не-е-е, — покачал указательным пальцем, — мне то не заливай баки, я здесь уже знаешь сколько? — И сам же ответил, — много. В первые дни новички только бегают как ошпаренные, с выпученными глазами. И пытаются понять, куда это их занесло...

Резанула обида, почувствовал, как начинаю закипать. Да ты-то кто, старый хрыч? Что за «тело с крыльями»? Что-то я тебя в небе не видел... Но на всякий случай решил не обострять.

— Да зачем мне врать? — я пожал плечами, — это же легко проверяется. Позавчера Майка полдня гоняла, на Ближнем Севере, а вчера до слетов дошли. Как раз слетел несколько раз с камней. Вот сегодня с утра решил попробовать.

Борисыч широко улыбнулся.

— Ты глянь! Правда? Майка опять инструкторить начала? Молодец дивчина! — он одобрительно качнул головой, — Ты, курсант, ее держись, она воздух чувствует! А ты ... — он вновь протянул руку, — прими мои поздравления! Самостоятельно! С башни! На третий день! Пойдем, угощу тебя кофе.

Старик сделал приглашающий жест, повернулся и не оборачиваясь зашагал в сторону Общего дома. Я мгновенье соображал, что мне делать. В таверну я так и так собирался, с другой стороны... Странный он какой-то. Но неведомая магия этого пожилого икара заставила отбросить сомнения, в несколько скорых шагов догнать и пристроится рядом.

— По поводу твоего слета, — как ни в чем не бывало прямо на ходу и даже не поворачиваясь ко мне стал деловито пояснять Борисыч, — значит первое. В момент старта, поздновато толкнулся. Надо было совершить прыжок при достижении тридцати градусов. Ферштейн? А ты толкался почти в горизонте. Отсюда, просадка и потеря высоты.

Я сначала даже не осознал, что говорит он это мне.

— Второе, — продолжал спутник, — ты на выдерживании уставился в землю. Так делать нельзя!

— Борисыч, извини, а ... что такое «выдерживание»? И ... почему «нельзя»?

— В реале не летал? — наконец взглянул на меня собеседник, увидел, как я отрицательно замотал головой, подмигнул, — не страшно. Здесь научим. Выдерживание, это элемент посадки перед касанием, при котором за счет сопротивления воздуха и постепенного увеличения угла атаки происходит гашение скорости до посадочной.

Чего он сказал то? Если честно, ничего не понял, но переспрашивать почему-то постеснялся. А Борисыч продолжал:

— В этот момент многие, как и ты, смотрят в землю. Это фатальная ошибка, — он поднял палец, — Надо фиксировать взгляд вперед и чуть ниже, примерно градусов на пятнадцать, — он изобразил рукой.

— Почему? В смысле, почему в землю не смотреть?

— А ты попробуй в машине, на скорости прямо на асфальт перед капотом смотреть, — потом улыбнулся, — только не вздумай, когда за рулем будешь — заснешь! Парагипноз, есть такая неприятная штука. Если перед глазами что-то неразличимое мелькает, и нет относительно статичных объектов, чтоб зацепиться сознанием, человек как будто бы в транс впадает.

Я задумался

— А когда на платформе стоишь и мимо электричка проезжает. Не то же самое?

— Наверно... А во-вторых, — он продолжил поучения, — бывает люди пугаются. Это если в землю на посадке начинают смотреть. Оценить высоту тогда сложно, им кажется, что земля вот она, совсем рядом, и начинают тянуть ручку...

— Какую ручку?

— Не бери в голову курсант, не ручку конечно, — поправился старик, — взмывать пытаются. А скорости-то уже нет! Вот и сваливание.

Какое сваливание? Мы же крылатые! Взмахнул, и всех делов! Но опять не решился уточнить. Спросил другое.

— А как же понять, когда уже можно подставить ноги?

— Землю, курсант, надо чувствовать, — наставительно заметил Борисыч.

— Как чувствовать? Чем?

— Жопометром, курсант, — он широко улыбнулся и хлопнул себя по заднице. А потом неожиданно пропел:

— Пятая точка, все знает заморочки;— Наклон определяет, глиссаду ощущает;— Пятая точка, в торец выводит точно;— И знает ягодица, как самолет сади-и-тся[1]...

Получилось у него неважно, но певец был доволен.

— Я, курсант, тридцать лет, по этому прибору борта сажал. Теперь вот здесь... И хоть летаем мы не сидя, а она родная все равно подсказывает. А ты, — он будто вынырнул из воспоминаний, — нарабатывай. Сотню-другую посадок совершишь, и начнешь чувствовать. ... Короче, ты меня услышал. В землю — не смотри.

Я только вздохнул в ответ.

— Ни чё, парень, научишься! Майка отлично летает, и тебя натаскает. Кстати, — он хлопнул меня по плечу, — а на ветер ты довернул классно! Я как увидел, что с боковиком стартуешь, так и подумал: «все, капец котенку!». Ща опрокинет, потом скольжение на крыло, и хана, улетишь на возрождение. А ты нет. Прикрылся кренчиком при старте, потом доворот на ветер. И если б не посадка, ни в жисть бы не поверил, что третий день.

— Борисыч, да я, по правде говоря, ничего из этого не делал. — Я развел руками, — просто прыгнул, а там как вывезет.

Тот глянул на меня задумчиво, оценивающе, потом еще раз подмигнул, и снова хлопнул по многострадальному плечу.

— Ну значит есть у тебя чувство воздуха и талант к полетам! Споемся.

В этот момент мы дошли до Общего дома, и Борисыч первым толкнул створки дверей. Через мгновенье изнутри раздался веселый рев:

— О-о-о!!! Борисыч, здорово! Ну наконец-то!

—