считаете также?

– Да. Он хочет получить признание за свои преступления.

– Но разве это не увеличило бы его шансы быть задержанным?

– Он не верит, что его поймают, – рискнула предположить она. – Он готов пойти на риск, потому что…

– Чувствует себя непобедимым?

– Да.

– Тогда мы должны спросить, почему он так уверен, что его не схватят, – заметил Фергюсон.

– Верно, – сказал Беннетт. – В этом-то и загвоздка. В самом деле, почему?

Тогда, и только тогда Элизабет подумала о вполне реальной возможности того, что его, возможно, никогда не поймают.

Глава 40

Джеймс Гордон Беннетт-младший разделял беспокойство Фергюсона о безопасности Элизабет, поэтому было решено, что Фредди будет сопровождать ее домой после работы. Беннетт не был поклонником Томаса Бирнса или Таммани-холла – много лет назад на его отца средь бела дня напали головорезы Таммани. В конце концов было решено, что газета опубликует дразнящее письмо, не упоминая, что оно было адресовано Элизабет.

– У меня нет никаких обязательств перед Томасом Бирнсом – пусть он узнает об этом вместе с остальными нашими гражданами, – пробормотал Беннетт, прежде чем покинуть офис Фергюсона, чтобы поужинать в Delmonico’s, его любимом ресторане (хотя было известно, что он писал критические статьи, когда еда была ему не по вкусу).

– Так какой он? – спросил Фредди Эванс, когда они с Элизабет вышли из здания «Геральд», чтобы сесть в трамвай, идущий на север.

– Мистер Беннетт очень похож на любого другого мужчину, – сказала Элизабет Фредди, когда они занимали свои места в трамвае. – Хотя и одет несколько лучше.

– У него есть французский акцент из-за того, что он все эти годы жил в Париже?

– Нет. На самом деле я бы сказала, что у него британский акцент.

Фредди усмехнулся.

– Держу пари, что это акцент высших сословий, а не жителей Ист-Энда, как я.

– Мне больше нравится, как ты говоришь. Хотя, возможно, это и не совсем правда, но и не совсем ложь.

– Что ж, большое вам спасибо, мисс.

– Ты должен называть меня Элизабет, помнишь?

– Ты права, мисс Элизабет.

Она улыбнулась ему и посмотрела в окно на проплывающий мимо город. Солнце приобрело лимонный оттенок позднего лета. В воздухе чувствовалась легкая свежесть, предвещавшая приход осени. Здания сияли в золотистом свете, их окна были непрозрачными, стекла отражали низкие лучи солнца. Люди прогуливались по проспектам, рассматривая витрины магазинов или останавливаясь у тележек с едой. В нежном свете раннего вечера город выглядел таким добрым и безобидным, что трудно было поверить, что в нем обитает кровожадный дьявол, одержимый желанием убивать невинных женщин.

– Думаю, я нанесу визит сержанту О’Грейди, – сказала Элизабет, когда они уверенно продвигались на север. – Я хотела бы услышать его мнение об инспекторе Томасе Бирнсе.

– Но я думал, ты собираешься домой, – нахмурившись, ответил Фредди.

– Я отправлюсь туда сразу же после этого. Ты куда-то спешишь?

– Нет, – сказал он, вертя фуражку в пальцах. – Мне просто не нравится мысль о том, что ты ходишь по городу одна.

– Я обещаю свести свои скитания к минимуму.

Фредди вздохнул.

– Да. Хорошо, – он выглядел расстроенным и неуверенным.

Поездка в центр города завершилась без происшествий. Фредди изучал каждого, кто садился в трамвай, с важным видом разглядывая их, очевидно, наслаждаясь своей новой ролью телохранителя. Несколько мужчин уставились на него в ответ. Один хорошо одетый джентльмен пробормотал: «Наглый дурак». Элизабет боялась, что Фредди может спровоцировать кого-нибудь на драку, и в конце концов сумела убедить его, что в его задачу не входит враждовать с совершенно незнакомыми людьми.

Они нашли сержанта О’Грейди за его столом, увлеченным беседой с высоким, поджарым патрульным. Увидев Элизабет и Фредди, он отпустил полицейского и подошел поприветствовать их. Он выглядел обрадованным, но в то же время нервничал, опасливо оглядываясь по сторонам.

Расспросы Элизабет об инспекторе Бирнсе, казалось, еще больше встревожили его.

– Не здесь, – сказал О’Грейди. – Следуйте за мной.

Он повел их к тому же чулану, где они разговаривали ранее, закрыв за ними дверь. В комнате пахло пылью и картонными папками. В углу валялась все та же сломанная дубинка.

– Почему вы принимаете такие крайние меры безопасности? – спросила Элизабет.

– Послушайте, – сказал О’Грейди. – Я вообще не должен был ничего говорить, понимаете?

– Так почему же тогда вы здесь?

Сержант потянул себя за мочку уха и прикусил губу.

– Думаю, вы сами понимаете. Мне не нравится быть частью полиции, которая занимается вымогательствами и берет взятки.

Элизабет улыбнулась.

– Вы только что совершенно точно описали работу столичной полиции.

– Так, может быть, это цена того, чтобы быть полицейским в Нью-Йорке, – предположил Фредди. – Хотя в Лондоне ненамного лучше, должен сказать.

– Я слишком многое повидал и во многом разобрался, чтобы надеяться на другое, – ответил сержант. – Но последнее дело… я не хочу в нем участвовать.

– Что именно вы имеете в виду? – спросила Элизабет.

Раздался стук в дверь. О’Грейди замешкался, и стук раздался снова, более настойчивый. Когда сержант открыл дверь, за ней стоял тот же высокий худощавый патрульный, с которым он разговаривал ранее, с обеспокоенным выражением лица.

– В чем дело, Салливан?

Патрульный что-то прошептал ему на ухо.

– Ладно, – сказал сержант, нахмурившись. – Извините, но я должен идти, – сказал он Элизабет и Фредди.

– Может быть, мы продолжим наш разговор в другой раз? – спросила девушка.

– Не знаю, – сказал О’Грейди. – Я не уверен, что это было бы разумно. Офицер Салливан проводит вас. Но, прежде чем вы уйдете, хочу дать вам один совет. Берегите себя и следите за тем, куда вы идете.

Прежде чем она успела ответить, он вышел из комнаты, оставив их наедине с Салливаном.

– Сюда, пожалуйста, – вежливо сказал он, его тон не оставлял места для обсуждения.

Выйдя на улицу, Фредди посмотрел на Элизабет.

– Что случилось? С чего это вдруг нас так резко прогнали?

Она помотала головой.

– Не думаю, что мы когда-нибудь это узнаем.

Они подозвали кеб, и тут же подъехала карета, запряженная гладкошерстным гнедым мерином. Кучер был молодым и худощавым, с багровым шрамом через всю щеку, похожим на зазубренный разряд молнии. Он напомнил ей о шрамах, полученных во время дуэли, которые так ценились немецкими аристократами как символы их мужества и элитного статуса.

По дороге к ее дому они почти не разговаривали. Когда они добрались до Стайвесанта, Фредди, к ее облегчению, отклонил предложение Элизабет выпить чашечку чая. Приподняв шляпу, он зашагал прочь, насвистывая. Глядя ему вслед, Элизабет позавидовала беззаботной жизни молодого человека. Он мог приходить и уходить, когда ему заблагорассудится, видеться с кем и когда