Поднялись ожесточённые споры и крики.

— Мадьяры ещё никогда не бежали от турок! — кричал Драгфи.

— Победа несомненна! — восклицал Батани.

— Нам не нужно иностранцев, — шумел третий, — мы победим и без них.

Людовик обратился к Томарри и спросил его мнения.

— Я стою за битву, — спокойно проговорил тот, — было бы опасно для нас разделять победу с богемцами и немцами и опасно для короля делить её с Заполией.

— Как велика наша армия? — спросил король.

— Около двадцати шести тысяч.

— А армия неприятеля?

— Триста тысяч человек и триста пушек, но из них способны вступить в бой с мадьярами лишь тысяч тридцать.

— Подумайте, господа, — сказал Тарчай, — насколько турецкая армия сильнее нашей, не говоря уже об артиллерии; она в одну минуту разнесёт нас в прах.

Томарри рассмеялся.

— Я же говорю вам, — высокомерно произнёс он, — что турецкие орудия не причинят нам никакого вреда, так как их обслуживают христиане, которые при атаке нашей кавалерии немедленно перейдут на нашу сторону.

— Откуда вы это знаете? — спросил граф Шлик.

— От перебежчиков, — ответил Томарри.

— Сражение, сражение! — закричали магнаты.

— Вы забываете, что короля нельзя подвергать случайностям битвы, — заметил палатин, молчавший до тех пор.

— На голоса! — воскликнул король.

В эту минуту вошли два епископа; один из них держал в руках окровавленную голову ребёнка, другой — женскую руку.

— Посмотрите, — сказал первый из них, — как турки зверствуют. Разбейте их!..

— Если вы не дадите им сражения, мы все должны будем погибнуть[14].

Король взял голову ребёнка и долго смотрел на неё.

— Я подаю голос за сражение! — воскликнул он. — Кто ещё?

Собрание почти единогласно закричало:

— Сражение, сражение!

Палатин грустно опустил голову.

— Когда же мы дадим его? — спросил Шлик. — Подождём хотя бы до прибытия моих людей.

— Не больше двух дней, — сказал король.

— Значит, двадцать девятого августа, в день усекновения главы Иоанна Крестителя, — проговорил Томарри.

Борнемиса бросил многозначительный взгляд на Цетрика.

Король объявил, что военный совет окончен, и собрание молча разошлось.

Король долго сидел понурившись, Цетрик с участием смотрел на него. Вдруг Людовик поднял голову:

— Через два дня в Венгрии, может быть, не будет больше короля.

Венгерские войска стояли в болотистой равнине близ Могача; здесь же Томарри предполагал дать султану сражение. Борнемиса тщетно предлагал ему занять соседние холмы. По Дунаю были привезены орудия, подходили небольшие подкрепления; накануне сражения в венгерской армии насчитывалось двадцать шесть тысяч человек при восьмидесяти пушках.

Пётр Перен предложил поставить короля с небольшим отрядом вне поля сражения, но его не стали слушать.

Палатин умолял магнатов послать на поле битвы кого-нибудь другого в костюме короля, но дворяне ограничились тем, что выбрали трёх храбрых человек для его защиты.

Наступила ночь. Всё небо было усеяно звёздами, на земле тоже виднелись повсюду яркие огоньки; то был турецкий лагерь, раскинутый султаном в двух милях от Могача.

XXXIII

Могач

Солнце ещё не взошло, когда в лагере венгерцев послышался первый звук трубы. Король первым был готов к битве и стоял у своей палатки. К нему подошёл старший повар с вопросом, где приготовить обед.

— Бог знает, где мы сегодня будем обедать, — с грустной улыбкой проговорил Людовик.

Лагерь шумел, как море; солдаты снимали палатки, седлали лошадей и готовились к выступлению.

Было чудное летнее утро; лошади стучали копытами о землю и весело ржали; высоко в воздухе носились жаворонки. Войска медленно выступили из лагеря и заняли позицию, выстроившись между Беркабахом и Могачем. Томарри стоял в центре первого отряда, — впереди расположились богемцы и монахи, также выступившие в поход. Правым крылом командовал бан Батани, левым, расположенным по Дунаю, — Перен. Позади первого отряда замерли, готовые к бою, восемьдесят пушек. За ними выстроился второй отряд, под начальством Шлика и Тренка. Их прикрывали гусары. Резерв состоял из тысячи прекрасно вооружённых всадников, среди которых находились король, палатин и многие магнаты.

Цетрик, Борнемиса и Гавриил Перен держались около короля, чтобы защитить его, в чём они поклялись друг другу. Мужественный старец Вилани находился в первых рядах, близ Томарри.

Восемь часов простояла венгерская армия в полном боевом порядке, без еды и отдыха.

Около полудня с правого фланга за холмами показались верхушки пик. Томарри прискакал к королю.

— Султан собирается обойти нас и напасть с тыла, — взволнованно проговорил он, — я прошу ваше величество подать сигнал к наступлению.

Турки выступили ранним утром, но, увидев холмы незанятыми, заподозрили ловушку и стали очень осторожно продвигаться вперёд. Вот их конница показалась на холмах, за ней следовала пехота, длинной колонной спускаясь в равнину. Султан ехал во главе батальона янычар. Рядом с ним на белоснежной лошади — бывшая фаворитка Людовика; у неё за поясом блестел ятаган, а к седлу была прикреплена короткая пика.

Достигнув вершины холмов, Сулейман сошёл с лошади; около него было поставлено знамя пророка; он стал молча рассматривать расположение неприятельской армии; его окружили аги и паши, ожидая приказаний.

— Балибег, — сказал султан, — ты под прикрытием этого холма подойдёшь к неприятелю с тыла.

— Там есть церковь, — прошептала фаворитка, — вели поставить рядом орудия и обстреливать долину. Я поведу Балибега.

— Хорошо, — мрачно ответил султан.

Фаворитка-изменница пришпорила лошадь и поскакала вперёд, за ней следовал Балибег с пятьюдесятью тысячами всадников.

— Аллах, Аллах! — раздалось со стороны турок. — Это султан приказал наступать!

Людовик, увидев тёмные массы турок, побледнел как полотно.

Впереди подвигалась румелийская армия, имея сто пятьдесят пушек, за нею следовала анатолийская и султан со своими янычарами. Румелийские всадники с громкими криками «Аллах!» бросились вперёд, держа в зубах свои кривые сабли.

Томарри отправил для прикрытия короля Раская Торока и Киллая и подал знак к наступлению.

С криками «Иисус! Иисус!» первые колонны венгерцев, под начальством Томарри и Петра Перена, бросились на турок. Тяжеловооружённые всадники смяли лёгкую турецкую кавалерию и бросились на пехоту. Румелийскай армия отступила и устремилась с холма вниз.

Однако Сулейман спокойно смотрел на это смятение.

— Дай знак Балибегу, повелитель! — просил Олим-паша.

Но султан даже бровью не повёл.

В это время Андрей Баторий поспешил к королю и, задыхаясь, сообщил:

— Победа за нами, враг бежит... Идите вперёд!..

Король повёл