Окутанный голубым дымом, Деймиан поднял пистолет. Аккуратно и осторожно прошел по забрызганным кровью булыжникам. Внезапно раздался пронзительный вопль, и огромная тень метнулась по стене в желтом свете газовых фонарей. Деймиан направил «Уэбли» на обезьянку, но она исчезла, скрылась в одном из тысяч крысиных ходов старого складского района. Черный револьвер отправился в кобуру, под защелкнутый кожаный клапан и полу шинели.

Часы Слайго пробили три пятнадцать.

Джессика, по-прежнему на коленях, взглянула на своего спутника с безграничным и безмолвным осуждением, словно зеркало. Деймиан ткнул ее в плечо.

– Вставай. Надо сматываться. Тут нельзя оставаться… после такого. Мы уходим.

Деймиан был на полпути к деревянным воротам, когда Джессика спросила:

– Зачем ты это сделал?

– Он был опасен.

– Зачем ты это сделал? Почему ты… убил его? У него была музыка, ничего, кроме музыки.

– Он был опасен. Он хотел тебе навредить. Я видел, как он склонился над тобой. Он бы уничтожил тебя, если бы я не уничтожил его.

– О чем ты говоришь?

А потом она поняла.

– Ты тоже слышал музыку? Да?

– Я проснулся в церкви, тебя не было, а потом вдалеке я услышал шарманку и понял, что ты в опасности. Давай, нам надо уходить.

– Ты слышал музыку? Настоящую, истинную – ту, которую можно увидеть, словно воду или реку. Ты ее слышал? Скажи правду!

– Нет! Да! Нет… какая разница? Может, я действительно что-то слышал, ну и какое это имеет значение? Мы должны идти. Давай же…

Джессика встала и присоединилась к нему около ворот.

– Ты ее слышал. Почему ты его убил?

– Потому что он был опасен для тебя. Потому что – несмотря ни на какую музыку, или как еще назвать то, что я услышал, – сердце у него было темное. Мне пришлось его убить. Сейчас не время и не место для объяснений. Позже, когда мы будем в безопасности в горах, в хижине с камином и бутылкой «Джона Джеймсона», – вот тогда и объясню. Не здесь. Не сейчас.

Они вошли в проем ворот и ускользнули прочь вдоль реки, которая казалась глубокой, полноводной, серебристой и кишела смутными образами.

Особняк представлял собой почерневшие руины с фронтонами и ослепшими окнами; побеги папоротников свисали с обнаженной кирпичной кладки, пурпурный вербейник и иван-чай буйно разрослись на сгнивших коврах и кучах обвалившейся лепнины, некогда украшавшей изящно обставленные комнаты. Запах плесени и пепла не мешал Джессике, осторожно ступающей по обугленным бревнам и обломкам черепицы, почувствовать себя желанной гостьей. Она… вернулась. Вернулась домой.

Деймиан разжег огонь в старом мраморном камине и в ожидании углей нанизывал целую связку сосисок «Хаффнерс» – одному богу известно, где он их украл, – на палочки.

Птицы сновали и метались над строением без крыши.

– Минувшей ночью, – сказала Джессика, присаживаясь рядом с камином на свой саквояж и грея руки у огня, – ты кое-что слышал. Что именно?

– А что слышала ты?

– Музыку. Нечто большее, чем музыку. Музыку, которая стала такой великой, что перестала быть музыкой и превратилась в нечто иное: образы, легенды, богов, героев, всякую мечту и видение, которыми мы когда-то дорожили, и они выплеснулись на мостовую, как разлитое вино для причастия. Ну так что же слышал ты?

– Что-то вроде.

– Вроде чего?

– Того. Ну, того, о чем ты сейчас говорила.

– С тобой такое часто случалось?

– Нечасто. Иногда. Я что-то вижу, слышу. Как будто… открываю глаза и на один кратчайший миг, не дольше, оказываюсь в другом месте. На мгновение я оказываюсь рядом с чем-то огромным; а потом все исчезает. Грязные улицы, тучи сгущаются – видать, скоро дождь. Ангелы улетели.

– И как давно это происходит?

– Время от времени, на протяжении многих лет. Иногда раз в несколько месяцев, иногда – три-четыре раза в неделю. С тех пор, как мне исполнилось лет пятнадцать-шестнадцать. Я даже не пытаюсь понять, в чем суть, просто знаю, что когда такое случается, я чувствую себя так, словно оказываюсь очень близко к чему-то огромному, невероятно могучему, а еще древнему и опасному.

– Ты поэтому убил шарманщика?

– Я больше не желаю об этом говорить. Понятно? Хватит. Да, я испугался, потому что на мгновение заглянул за ту дверь, которая всегда оставалась для меня закрытой. Теперь я больше не хочу это обсуждать. Ешь свои сосиски. У нас еще много дел.

Они поделили сосиски, обжигая испачканные жиром пальцы; поев, покинули руины особняка через то, что когда-то было французским окном, пересекли террасу и вошли в сад. Утопленный сад превратился в почти настоящую трясину с влажными, слабо светящимися болотными цветами, а рододендроновая аллея – в тенистый клубок спутанных ветвей с кожистыми листьями. У прогнившей башенки старого летнего домика Джессика застыла: ее как будто окликнули. Совершенно ошеломляющее чувство.

– Наверное, когда-то здесь было красиво.

– Было, – согласился Деймиан.

Через перелаз они попали в лес, окружающий поместье. Джессика тотчас же ощутила присутствие птиц. В густой летней листве пернатых спутников не было видно, зато было слышно, как они хлопают, бьют крыльями и щелкают клювами. Во всем лесу один лишь ветер творил звуки: шелестел кронами, шелестел перьями, приносил голоса птиц откуда-то извне. Деймиан вел ее в гору: это оказался непростой подъем по оголенным старым корням, через заросли орляка, ежевики, крапивы. Джессика почувствовала странную дезориентацию – если верить глазам, путь проходил по крутому склону холма, но телесные ощущения настаивали, что она идет по ровной местности. С закрытыми глазами ощущения становились настолько явственными, что потом немалых усилий стоило не потерять равновесие от головокружения. Чем выше они поднимались, тем сильнее становилась дезориентация, пока лес не поредел у основания горы. Джессике к тому моменту уже казалось, что она легко бежит вниз по склону. Стоило им выйти из зарослей, и эффект внезапно исчез. Она пошатнулась. Деймиан сел на пружинистый дерн и залюбовался видом поверх верхушек деревьев: изогнутый полумесяц полей, ферм и лесов; золото дюн у серебра залива; дальше – вересково-серая масса Нокнари, а за горой – густая, святая синева океана и неба. Джессика устроилась рядом. Мрачные мысли, навеянные лесным массивом, испарились на свету, в горном воздухе.

– Здесь мы должны встретиться с твоими друзьями?

Деймиан лег на спину, обрывая семя со стебля травы.

– Не совсем. Видишь там, наверху? – Он указал немного влево от себя, на монолит, стоявший в небольшом углублении на склоне холма. – Вот точное место. Брайдстоун – Невестин камень. Но они увидят нас здесь.

Джессика заметила, что в каменной плите пробито отверстие.

– А можно я пойду и взгляну на него?

– На здоровье. Их тут еще какое-то время