Шрифт:
Закладка:
Десять рецептов. И одно предательство.
========== Часть 31 ==========
Мисс Андерсон ликует. Она пытается это скрыть, когда, закусив губу, резким движением забирает у меня конверты и запирает их в сейфе, но ее пальцы дрожат, а глаза возбужденно поблескивают. Она боится, что я передумаю, боится настолько, что кажется, стоит мне протянуть руку за конвертами, она вцепится в нее зубами, как лисица, у которой отбирают кролика. И боится совершенно напрасно. Я обещала этой девочке стать ей матерью, и не могу ее потерять, не могу предать ее, не могу лишить ее жизнь надежды. Я буду бороться за нее до последнего, ведь это и значит быть родителем.
— Шарлотта, — говорю я. Ни слова больше. Я не хочу говорить с управляющей, не хочу ее видеть и надеюсь забыть ее, как только за руку с Чарли пересеку порог Плессингтона. Поэтому никаких лишних слов, способных оттянуть момент нашего счастливого воссоединения.
— Одну минутку, миссис Вонка, одну минутку, — мисс Андерсон медленно опускается в кресло и плотоядно улыбается. Я никогда не видела ее такой довольной. Куда исчезла деревянная спина и поджатый рот?
— В чем дело?
Я словно слышу в воздухе щелчок, и тревога набрасывается на меня, будто зверь, которому дали команду. Моя интуиция вопит так яростно, что мне приходится совершать нечеловеческие усилия, чтобы концентрироваться на происходящем. Голова кружится. Что-то. Пошло. Не так.
— У нас с вами был уговор, поэтому если вы намерены продолжать меня шантажировать, я…
— Вы ничего не сможете сделать, потому что кража противозаконна. И если я захочу, я буду вас шантажировать столько, сколько пожелаю, — почти нежно улыбается мисс Андерсон, от удовольствия прикрывая глаза. Она чувствует, что я в ее власти, и смакует триумф, как изысканное вино. — Вы сами вложили мне в руки оружие, миссис Вонка, так что проявите уважение, иначе я выпью вас через соломинку.
Ее речь, тягучая, как карамельная нуга, внушает мне ужас. Каждое слово — иголка, которую она заталкивает мне под ногти. Я растеряна, и у меня тоже не получается это скрыть. На глаза наворачиваются слезы, и за это я почти себя ненавижу.
— Но… у нас был уговор…
— Разумеется, миссис Вонка, вы только не переживайте, — она заботливо касается моей руки, и я, точно парализованная, схожу с ума от отвращения, но не могу разорвать этот контакт. — Я дала вам слово, и слово сдержу. Я строю свою жизнь на принципах морали и здравомыслия. Поэтому не волнуйтесь понапрасну, Шарлотта ваша… если только вы ее захотите. Но перед тем, как мы с вами попрощаемся, выслушайте меня. Я хочу выразить вам свою глубокую… — она прикладывает руку к сердцу, — симпатию. И уважение. Я тоже многим пожертвовала ради своей семьи. Мне не по душе сомнительные аферы, я всю жизнь мечтала жить честно, по совести, и теперь, когда все закончилось, возможно, начну…
— Что? — непонимающе смотрю я. Может, все это сон? Что вообще происходит?
— Понимаете, семья для нас, итальянцев, святое. И хотя я мигрировала сюда еще в ранней юности и вышла замуж за англичанина, никогда не разрывала отношений со своей кузиной. Мы всегда были дружны, Патриция и я. А уж в своей маленькой племяннице я души не чаяла!
— Франческа… — шепотом выдавливаю я, и голос мой звучит, как песок, высыпающийся из разбитых часов. Сухо и обреченно.
— Браво! Вы все поняли, миссис Вонка.
И я киваю, хотя не поняла ничего. Не осознала, лишь почувствовала.
— Я рада, что у нас в приюте есть такая талантливая девочка. Несомненно, будущая актриса. Она придумала такую пронзительную историю про гибель своих родителей, что мы с Фран рыдали в голос. Ее ждет Голливуд, звезды на Аллее Славы, фото в таблоидах… Помяните мое слово, пройдет совсем немного времени, и мы увидим ее на большом экране. Ну-ну, не плачьте, миссис Вонка, не все было ложью. В каждой лжи всегда есть толика правды. Девочка, на самом деле, сирота, так что можете забрать ее, если хотите. Будет вашим утешительным призом, да? — скалится она. — В конце концов, вы ее заслужили. Пожертвовали сказкой о Золушке ради живого человека. Добрая душа вы, миссис Вонка, непутевая, конечно, но добрая. Все у вас будет хорошо. Просто оказались вы там, где не следовало. Но давайте не будем таить взаимных обид, хорошо?
Я медленно поднимаюсь со стула, крепко стискивая ручки сумки, и в своем воображении награждаю управляющую долгим испепеляющим взглядом, который она не забудет никогда. В своем воображении я говорю длинную и складную речь, и голос мой, ледяной и твердый, звучит величественно, сокрушая скользкую и мелочную мораль этой особы. В своем воображении я призываю ее к ответу и достойно держу удар. В своем воображении. На деле я близка к тому, чтобы заплакать. И я просто встаю со стула и молча иду к дверям, прохожу по пропахшему супом коридору и сворачиваю к выходу.
Этого. Не. Может. Быть.
Я вспоминаю, как Шарлотта с моей сумкой в руках, неслась вниз по улице, а ее полосатые перчатки на резинках колыхались в такт ее шагам. Как она пичужкой трепыхалась у меня в объятиях, боясь, что ее лишат единственной ценности — свободы. Мне казалось, что я нашла ключ к сердцу этого маленького дикого зверька, и я, как предрекал Экзюпери, почувствовала ответственность за ту, кого приручила. Разве не я была инициатором всего? Разве не я сама привела ее на фабрику, впустила в свою жизнь в надежде заполнить брешь в собственном сердце? Неужели все это было подстроено Франческой и ее родней? Все, вплоть до истории о погибших родителях, в которой я ни на минуту не усомнилась? Выходит, на моих чувствах сыграли мелодию, и сыграли так искусно, что… что я до сих пор не могу смириться.
Этого не может быть.
Шарлотта никогда не была несчастной беглянкой. Она не нуждалась во мне, в моей заботе и опеке, в моей любви. Она играла свою роль. Десятилетний ребенок обвел меня вокруг пальца.
Этого не может быть?
И мне не легче от осознания того, что Скварчалупи не безгрешна. Что задолго до ее появления на фабрике она плела интриги и строила козни, и ее псевдоискренность и живость скрывают океан лжи и притворства, в котором нет ничего живого. Мне не легче, потому что меня не просто оставили обманутой: мне написали сценарий, который я блестяще
