Я аккуратно отставляю тарелку с пирогом в сторону, рассматривая улыбающиеся лица. Идеальная семья, которой у тебя не должно было быть, Элизабет. Ты их не заслуживаешь. И не нужна им такой, какая ты есть. Ты желанна только, пока весела и непринужденна, пока грезишь наяву, пока сохраняешь «полетность». А твоя кислая мина портит всем настроение и аппетит.

— Извините, мне что-то нехорошо, я пойду прилягу, — я ласково улыбаюсь, поднимаясь с места, и бегу, бегу без оглядки в свою комнату, в свое убежище, как когда-то в детстве, когда искала спасения от себя самой.

Меня кто-то догоняет, я замедляю темп, радуясь, что под действием снадобья не получается дать волю слезам. Я ожидаю, что это Вонка или миссис Баккет, возможно, даже Чарли, и я хочу объяснений, потому что в глубине души я жажду прощения, но за локоть меня трогает Франческа.

— Элизабетта, что случилось, возможно в вашем положении лучше вызвать врача? — спрашивает она меня с тревогой в голосе. С, несомненно, поддельной тревогой, так как истинные причины моего бегства ей известны.

Наконец-то мы одни. Наконец-то можно говорить без обиняков.

— Вы случились, Франческа, — спокойно отвечаю я. — Поэтому врач нам не поможет. Я знаю, кто вы. Вы убили Моретти, чтобы завладеть «Империей», которую потом разорили. Вы двуличное чудовище, Франческа, но вы можете обмануть кого угодно, кроме меня.

Франческа отшатывается от меня, словно я отвесила ей пощечину. Ее рот на миг приоткрывается, потом она судорожно сжимает губы, изменяясь в лице.

— Вы… вы… Как вы можете?! Как вам не стыдно?

Слезы оставляют на ее щеках две длинные дорожки, точно два росчерка пера. Но это все, что она себе позволяет. Никаких рыданий, никаких истерик, никакого кривящегося рта. Она держит себя в узде, но все равно выглядит жалкой. И что хуже всего, она вызывает жалость у меня. Жалость и муки совести.

— Я любила Роберто, — тихо и страстно говорит Франческа, щеки ее алеют, а дыхание звучит прерывисто. Она внезапно начинает крутить кольцо на своем безымянном пальце, словно в поисках поддержки. — Мы были исключительной парой, понимали друг друга с полуслова. Мы поняли, что созданы друг для друга еще на первой встрече, на какой-то глупой светской вечеринке, куда он пришел в сопровождении совершенно безмозглой модели, о которой забыл, когда пришло время возвращаться домой. Вам должно быть известно, какого это, Элизабет, когда любовь поглощает с головой и кажется, в жизни нет иного смысла. Вы знаете цену, которую приходится за это платить. Как и вас у меня была соперница, и серьезная, — его работа. Роберто уделял ей почти все свое время. Однажды я пришла к нему в офис, он лежал на полу, пытался дотянуться до кнопки вызова охраны, но руки его не слушались. Когда я подошла ближе, изо рта у него пошла пена, он пытался что-то сказать, но начал захлебываться рвотой. Я перевернула его набок, я следила за тем, чтобы он не задохнулся. Я вызвала скорую, но когда она приехала, Роберто уже скончался у меня на руках от инсульта. Умирая, он не сказал ничего. Не было последнего слова. Он просто безумно вращал глазами, не узнавая меня. Его смерть была уродлива, чудовищна и несправедлива. Наше счастье оказалось таким недолговечным. Он не подарил мне ребенка, потому что я не могу иметь детей, но он оставил мне главное свое детище — Империю. Он знал, что я смогу о ней позаботиться. Империя уже была близка к банкротству, кредиторы били в набат, я сделала единственное, что было возможно в данных обстоятельствах — распродала все активы, чтобы рассчитаться по долгам. А потом начала заново. Я ничего не понимала ни в бизнесе, ни в ведении дел, я была всего лишь моделью, но я не могла подвести его, и, как по волшебству, мне все удавалось. Точно Роберто вел меня с того света… Но чтобы подняться до уровня Империи с нуля, нужна была мощная протекция. Когда в сейфе мужа я обнаружила тетрадь с записями, больше похожими на химические формулы, чем на рецепты, то поняла, что делать дальше. Я обратилась за помощью к одному из крупнейших шоколадных магнатов мира, Вилли Вонке, и у меня было чем его заинтересовать. Эти записи Роберто были революционным открытием, он нашел рецепт человеческих эмоций — ну не гений ли он? Как жаль, что он так и не успел претворить идею в жизнь, но пока жива я, его наследие не умрет… А что подумали вы, Элизабет? — холодом потянуло от ее слов, в ее глазах нет снисходительности, тон не предусматривает пощады. В ответ на мнимую пощечину она кромсает меня на куски. — Что я пришла сюда, чтобы занять ваше место?! Sciocchezze! Вы, Элизабет, простите меня за грубость, но вы — маленькая избалованная девочка, которая считает, что ей все должны, и сводит с ума своих близких своими капризами. Вы могли бы быть счастливы, но вы не хотите быть счастливой. Вы думаете, что понимаете сущность страданий, но все ваши страдания — плод вашей фантазии. По-настоящему вы не страдали ни дня. Мой муж умер, но я по-прежнему заставляю себя просыпаться по утрам ради него и нашей общей цели. Вы понимаете? Я заставляю себя быть счастливой. А вы, Элизабет?.. Вы только лишаете счастья других. Mi scusi. Scusi.

И я, разбитая, уничтоженная, выпотрошенная на части, остаюсь одна. Нет, Франческа не оборачивается, она несет себя с королевской статью, она сворачивает шеи своим соперникам и своим слабостям. Железная воля, железный стержень. Она заслуживает любви Бакетов. Она заслуживает быть здесь. Она умеет любить так, как не по силам мне. И просто удивительно, до чего ее слова согласуются со словами Эдвина. Просто удивительно, как быстро она меня «прочитала», точно просветила рентгеновскими лучами.

Нет, мне не измениться, не подстроиться под чужую реальность — выше головы не прыгнешь. Но даже я могу сделать то, что считаю правильным. Ради любви я наступлю на себя и пойду на жертвы, я докажу себе, что и я могу быть сильной. Я отвоюю назад своего ребенка, а после буду молить о прощении.

Металлические двери хранилища блестят холодом. Когда-то рецепты хранились в библиотеке, но после инцидента с умпа-лумпами, Вонка стал более осмотрителен. Датчик не требует отпечатка пальца: здешний хозяин не снимает перчаток, — он требует слова. Я долго думаю над тем,