Амфион, коего поддерживала Чёрная Земля, и далее разговоров дело не зашло. Сыновья Персея, Алкей и Электрион отцовское влияние не унаследовали и великоцарского титула не осмелились принять, но, когда трон достался третьему сыну, Сфенелу, начался Лаев закат Фив. Вот Сфенел и стал первым микенским ванактом, хотя до великого отца и ему далековато было.

Лай и Эдип с таким положением дел, конечно, не согласились, но нынешнего правителя, Эврисфея, сына Сфенела, это ничуть не смущало. Он и не думал признавать верховную власть Семивратных Фив, почитая себя единственным ванактом. Ведь, не иначе, как сами боги отвернулись от фиванцев, и подарили удачу ему одному.

А удача и, верно, была велика. Микены настолько переполнились народом, что стали тесными для жителей. Особенно много людей переселилось сюда за последние три года. Купцы, ремесленники. Немало воинов последовало за фиванским лавагетом Палемоном, что вдрызг рассорился с Лаем незадолго до смерти нечестивца. Многие думали, что по воцарении Эдипа Палемон остынет, но тот о возвращении, похоже, и не помышлял, чем порождал множество пересудов. Великий царь, хоть службу его и принял, но отнёсся неласково. Тому были веские причины, о которых в ахейских землях знала каждая собака, а оттого поведение лавагета, безропотно сносившего высокомерие Эврисфея, для простого люда было совсем загадочным. Чего только не предполагали на этот счёт.

Эврисфей Палемона не выносил и очень боялся, хотя тот ни словом, ни делом на его власть не посягал. Сидел себе в Тиринфе. В Микенах ему было запрещено появляться без нужды, да он и сам не рвался. Но даже на таком удалении у Эврисфея на душе было неспокойно.

Ныне же Палемон, начальствуя над микенским войском, находился в походе, где-то в Элиде и ванакт дышал свободнее, погрузившись в обыденные дела.

Микены разрослись. Требовалось расширять городские стены. Над этой задачей и размышлял сейчас сын Сфенела, сидя в главном зале дворца. Помогал ему в столь важном деле геквет[96] Амфидамант, тесть и первый советник, муж, почтенный годами и заслугами.

Эврисфей внимательно разглядывал план перестройки города, начерченный на листе папируса братьями Агамедом и Тофонием, знаменитыми зодчими, недавно построившими сокровищницу элидского басилея Авгия.

Эврисфей задавал вопросы, Агамед пояснял:

— Вот здесь, значит, развалим, а сюда перенесём.

Амфидамант, важно поглаживая окладистую бороду, время от времени поддакивал:

— Да, вот так и надо!

— А гробницы предков? — спросил у него Эврисфей, — их тоже надо стеной обнести. Нельзя за стенами оставлять.

— Это да, никак нельзя, — согласился с ним Амфидамант.

— Дальше, ворота я хочу, чтоб главные ворота были такими, особенными. Какие только в столицах великих царств есть. Чтоб каждый въезжал в город, и видел, как сильна власть, как богат мой город.

— Да, особенные ворота нужны, — соглашался с ним тесть.

— Вот, посмотри, великий царь, — Тофоний достал доску, на которой углём были нарисованы будущие городские врата.

— Это львы? — спросил Эврисфей.

— Они самые, — подтвердил Агамед.

— А велики ли врата будут? — спросил Амфидамант.

— Вот, господин, смотри, — Тофоний быстро набросал внутри врат человечка, — два человеческих роста будет. И колесница легко проедет.

Геквет снова пригладил бороду, удовлетворился ответом.

— Какого же веса будет притолока? — спросил Эврисфей, — выглядит она внушительно.

— Я думаю, где-то сорок тысяч мин, — ответил Агамед.

Ванакт только головой покачал.

— Как же сдвинуть такую глыбу?

— Это уж наша забота, великий царь, — сказал Тофоний, — твоё золото всё решит, все твои чаяния осуществит. Мастеров завезём самых лучших, из Лукки. А гастрохейров[97] у тебя, как я гляжу, ныне хватает.

— Экие расходы предстоят… — поморщился Эврисфей.

— Ничего. Ныне не бедствуем, — важно заявил Амфидамант.

Чтобы лучше думалось, ванакт и его тесть то и дело прикладывались по чуть-чуть к чашам с вином. Оно слегка отдавало запахом сосновой смолы, которой были закупорены кувшины.

Эврисфей закусывал вино кусочками сыра. Причём сыр у ванакта был не простой, а как и положено столь знатному человеку, редкая диковина. Привозили его из таких дальних краёв, что и не представить себе. Вроде бы, есть такая земля на самом краю света, на севере от Янтарного берега. Там вроде бы летом не заходит солнце, и ночи вовсе не бывает, только сумерки. А славна эта земля молоком, сыром и маслом. Продают это всё торговым людям, что едут по Янтарному пути. Как раз по дороге, с севера на юг и едят купцы сыры с далёкого севера. До самой Вилусы хватает.

Конечно, такая дальняя дорога не прошла бесследно для головки сыра. Как не выдерживали её северяне, как не солили, но в Микены сыр попадал уже слегка покрытый белой плесенью. Да и запах его немного отличался от того, что ели ахейские пастухи, причём не в лучшую сторону.

Но ванакта это ничуть не смущало. Он с удовольствием жевал кусочки сыра, запивая их вином. Любезно предлагал его тестю, но тот от угощения отказывался.

— Да ты распробуй, зря брезгуешь, — говорил Эврисфей, — как сыра этого поешь, так у вина знаешь какой вкус становится? Терпкий, слышно всё, и виноград, и смолу, и какие травы с виноградником рядом росли. Нет, нашим козопасам ни за что такой сыр не сварить, это только в дальних странах такие умельцы есть.

Он отпустил зодчих, не поскупившись на похвалу и посулы щедрой оплаты. Те, свернув свои папирусы, забрав липовые доски, с поклоном удалились. В дверях столкнулись с гонцом.

Тот остановился на пороге мегарона, согнулся в поклоне.

— Важные вести, великий царь!

— Говори, — разрешил ванакт.

Тот заторопился, захлёбываясь от радости:

— Победа, великий царь! Побили наши Эриманфского Вепря! Возвращается войско! К городу уже подходят. Слава великому герою Палемону!

Эврисфей поморщился. Небрежно махнул рукой.

— Ступай.

Как только гонец удалился, Эврисфей вскочил и начал ходить по мегарону, взад-вперёд, время от времени задевая тестя широкими полами пурпурного одеяния. Микенский ванакт при ходьбе слегка прихрамывал на левую ногу. Сказывалось родовое увечье. Тяжёлые были роды у его слишком юной матери.

— Чего ты забегал? — спросил Амфидамант.

— Третья! Подряд!

— Так это же хорошо. Капрей хоть и мелочь, а всё же Пелопид. Очередной шажочек сделали. Теперь Авгий ещё хуже будет спать. Ты-то чего напрягся, зятёк?

— Он побеждает, — процедил Эврисфей, — народ его любит.

— Не стоит раньше времени переживать, зять мой, — сказал Амфидамант, — Алкид тебе ничем пока не угрожает.

— Пока не угрожает, это верно сказано, — Эврисфей уселся на трон обратно и изо всех сил сжал подлокотники, — и не зови его так! Он не сын Алкея!

— Сын, не сын, — спокойным тоном рассуждал Амфидамант, — сейчас ничего тут не доказать. Разве что у Алкмены вытянуть признание. Да и тоже