— Почему книжный? — удивился Леонов.

— А как же! — с гордостью ответил Родион Яковлевич. — Выпускница Ленинградского библиотечного института. В таких институтах языку учат лучше, чем ты своих связистов воевать учил.

— Ну, тогда понятно. Тогда есть повод выпить за Раису Яковлевну. — Леонов обрадовался. — И не только за её фронтовые подвиги, а и за победы на фронте русского языка!..

К вечеру в номер Малиновских подтянулись и другие члены Военного совета, командармы, сослуживцы по фронту. Было тесновато, но весело. Воспоминаниям не было конца: «Бойцы поминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они». Не верилось, что всё пережитое и выстраданное уже постепенно становится историей. Помянули тех, кто пал на поле боя и не пришёл на великое торжество. Малиновский вспомнил о парламентёре Штеймеце.

— Штеймец был моим настоящим другом. Очень я переживал его гибель. Если в бою погибает человек, это понятно. Но чтобы вот так... Ведь, по существу, это я послал его на верную смерть, хоть он и вызвался сам идти парламентёром. Говорил: «Сколько жизней сохраним, если они, гады, примут наш ультиматум!» Да разве можно было ожидать от этих мерзавцев чего-либо, кроме подлости и коварства? — Малиновский помолчал, спазмы сдавили горло. — Мы же с ним в Испании всё время локоть к локтю... Настоящий был человек...

Грустные воспоминания перемежались смехом: война, она ведь и трагедия, и комедия! Леонов беспрестанно шутил с Раисой Яковлевной. Дружно хохоча, вспомнили знаменитое: впервые увидев Раису Яковлевну, вместо того, чтобы сказать: «здравствуйте!», он спросил: «Почему это я вас не знаю?»

— А я возьми да и скажи: «А почему это вы меня должны знать?» — вспоминала Раиса Яковлевна. — А вы в ответ: «Потому что я всех женщин на нашем фронте знаю!» Вот тогда я и поняла, Алексей Иванович, какой вы великий сердцеед!

— Вы возвышаете меня в моих глазах! — весело откликнулся Леонов. — Но что поделаешь, красота она и есть красота!

— «Почему не знаю?» — повторила опять Раиса Яковлевна. — Вы тогда, Алексей Иванович, знаете, кого мне напомнили? Василия Ивановича Чапаева!

— Чапаева? — Леонов удивился. — Разве Чапаев такой же бритоголовый был, как я?

— Да не этим! Помните, ему комиссар говорит: «Александр Македонскйй был великий полководец, но зачем же табуретки ломать?» А он в ответ: «Македонский? Почему не знаю?»

— Молодец, Раиса Яковлевна! Ловко себя с Александром Македонским сравнила! Остренький язычок, ничего не скажешь!

— А как же! — горделиво рассмеялась Раиса Яковлевна. — Вы же сами своих подчинённых учите: лучший вид обороны — наступление!..

Наконец настал момент застолья, когда всем захотелось вспомнить свои любимые песни.

Начал Малиновский:

Разгромили атаманов, разогнали воевод,

И на Тихом океане свой закончили поход!

Едва он закончил петь, как Захаров затянул «Славное море, священный Байкал!». А член Военного совета Тевченков, в свою очередь, лихо пропел:

Мама, я Сибири не боюся,

Сибирь ведь тоже русская земля!

Раиса Яковлевна внезапно насторожилась: что-то репертуар у всех больно дальневосточный! Сразу вспомнилось, что все дни накануне Родион Яковлевич возвращался в гостиницу не с репетиций парада, а из Генштаба. Возвращался погруженный в свои думы, на вопросы жены отвечал неохотно и часто невпопад. И сейчас Раиса Яковлевна поняла:

— Значит, для нас с вами война не кончилась?

И, взяв себя в руки, она запела песню, которую ещё в тридцать девятом году слышала с экрана кинотеатра:

На Восток мы завтра улетаем,

Самолёт уходит поутру.

Там течёт Амур — река родная

Нашей Волге, нашему Днепру!

31

Глядя на то, как Сталин основательно устраивается в своём кресле, Василевский понял, что разговор будет продолжительным.

— На повестку дня встаёт вопрос о разгроме империалистической Японии, — начал не спеша Верховный. — Конечно, японские милитаристы сразу же поднимут визг, будто Советский Союз — агрессор, а Сталин — реваншист. Но мы не примем во внимание их явную клевету. Спрашивается, кто же на самом деле является агрессором — Советский Союз или Япония? Разве Советский Союз является членом Тройственного пакта, заключённого Германией, Италией и Японией? Разве неопровержимые факты не свидетельствуют о том, что членом Тройственного пакта является именно Япония? Разве японские правящие круги не планировали использовать этот Тройственный пакт для войны против Советского Союза? Поэтому участие Советского Союза в войне против Японии не может рассматриваться иначе, чем акт справедливого возмездия. Да, Япония не напала на Советский Союз. Но только лишь потому, что победа Советской Армии под Сталинградом отрезвила горячие головы японской военщины. И хотя Япония не предприняла прямого военного вмешательства и не напала на СССР, она была готова в любой выгодный для неё момент перейти границу и развивать наступление вглубь советской территории в Приморье, на амурском направлении и в Забайкалье. Кстати, какими силами располагала Япония, готовясь к своему разбойному нападению на СССР, товарищ Василевский?

— По нашим данным, товарищ Сталин, только за июль-август тысяча девятьсот сорок второго года Япония больше чем вдвое, то есть до восьмисот пятидесяти тысяч человек, увеличила свою группировку войск в Маньчжурии и Корее и была готова действовать в любой момент. Этим самым Япония сковала наши войска на Дальнем Востоке, не давая возможности перебрасывать их на советско-германский фронт. Мы вынуждены были держать на востоке почти тридцать процентов своих вооружённых сил — из пяти тысяч наших танков едва ли не половину, примерно из такого же числа самолётов почти три тысячи. А ведь если бы не угроза вооружённого вторжения Японии, мы смогли бы применить всю эту огромную силу на западе — и уберегли бы сотни тысяч, а может, и миллионы человеческих жизней в результате более быстрого окончания войны с немцами.

— Вот видите, — продолжил Сталин. — Сейчас мы должны выполнить свой союзнический долг. Вступление СССР в войну с Японией — это не реваншизм Сталина, а закономерное следствие коалиционного характера войны, в которой участвуют СССР, Англия и США. У Японии был шанс избежать войны с Советским Союзом. Вы знаете, что мы давали ей этот шанс Потсдамской декларацией. И если бы японское правительство согласилось принять условия этой декларации, то незачем было