26. Как свежий летний ливень, вероятно,

был призван все смести и смыть Махатма.

Его убийство мир повергло в хаос.

Вокруг лишь боль и грязь, что нам осталась.

В эту минуту доктор Махиджани поднялся в знак почтения и остался стоять на последних трех строфах.

27. Ушли британцы, и премьером стал

величественный наш Джавахарлал.

так солнца луч во тьме – попал на трон,

и Индию в веках прославил он!

28. Индусы, сикхи[161], персы, джайны[162] – в нем

узрели то, что стало новым днем.

Буддисты, христиане, мусульмане —

все верят: с Неру новый мир настанет.

   29. «Мы – все певцы, не важно, Раджа или Рани, —

пред Ней равны», – сказал сегодня Махиджани.

И хоть Закон – в свободе, равенстве и братстве

почтенье к Матери – все лучшее, признаться.

В традициях поэзии урду или хинди, поэт запечатлел собственное имя в последней строфе. Теперь он сел, утирая пот со лба и сияя довольством. Кабир написал записку. И передал ее Лате. Их руки случайно соприкоснулись. Хоть ей уже и было больно от попыток сдержать смех, она вздрогнула от его прикосновения. Спустя несколько секунд он все же убрал руку, и она увидела то, что он написал:

Сбежать немедля с Гастингс-роуд, 20 —

о, для поэта лучше, чем остаться!

Бежим же вместе из пустыни этой,

где царь Навроджи – нет других поэтов.

Не совсем в стиле доктора Махиджани, но суть была ясна. Лата и Кабир, словно по команде, вскочили с места и, прежде чем их успел перехватить обманутый доктор Махиджани, добрались до входной двери. На открытом воздухе они несколько минут весело смеялись, перебивая друг друга цитатами из патриотического гимна доктора Махиджани.

Насмеявшись вволю, Кабир спросил ее:

– Как насчет кофе? Мы могли бы сходить в «Голубой Дунай».

Лата, неизменно держа в уме госпожу Рупу Меру, испугалась, что может встретить кого-то знакомого, и сказала:

– Нет, я правда не могу. Мне нужно вернуться домой. К моей матери, – лукаво добавила она.

Кабир не мог оторвать от нее глаз.

– Но ты ведь уже сдала экзамены, – сказал он. – Вполне могла бы праздновать. Это мне осталось еще два.

– Я бы с удовольствием. Но встреча с тобой была для меня довольно смелым шагом.

– Ну а на следующей неделе мы хотя бы увидимся здесь? Ради «Элиот: Куда?». – Кабир сделал легкий жест, изображая щеголеватого придворного, и Лата улыбнулась.

– Но собираешься ли ты остаться в Брахмпуре до следующей пятницы? – спросила она. – Каникулы…

– О да, – сказал Кабир. – Я здесь живу.

Он не хотел прощаться, но наконец пересилил себя.

– Увидимся в следующую пятницу тогда – или раньше, – сказал он, садясь на велосипед. – Ты уверена, что я не смогу никуда тебя подвезти на моем двухместном велосипеде? С чернилами на носу или без, ты все равно очень красивая.

Лата огляделась, краснея.

– Нет, я уверена. До свидания, – сказала она. – И… что ж, спасибо…

3.10

Вернувшись домой, Лата, стараясь не встретить мать или сестру, пошла прямо в спальню. Она лежала на кровати и смотрела в потолок так же, как несколько дней назад она лежала на траве и смотрела на небо сквозь ветви жакаранды. Больше всего ей хотелось вспоминать то случайное прикосновение, когда он передавал ей записку. Позже, во время ужина, зазвонил телефон. Лата, сидевшая ближе всех к телефону, пошла взять трубку.

– Алло?

– Алло, Лата? – сказала Малати.

– Да, – радостно ответила Лата.

– Я кое-что выяснила. Я сегодня уезжаю на две недели, так что лучше уж скажу тебе сразу. Ты одна? – осторожно добавила Малати.

– Нет, – сказала Лата.

– Ты будешь одна в ближайшие полчаса или около того?

– Нет, думаю, что нет, – ответила она.

– Новости плохие, Лата, – серьезно сказала Малати. – Лучше тебе бросить его.

Лата не ответила.

– Ты еще тут? – обеспокоенно спросила Малати.

– Да, – сказала Лата, взглянув на троицу за обеденным столом. – Продолжай.

– Ну, он в университетской команде по крикету, – сказала Малати, не желая сразу обрушивать на подругу плохие новости. – Есть фотография команды в университетском журнале.

– Да? – озадаченно ответила Лата. – Но что…

– Его фамилия Дуррани.

«Ну и что? – думала Лата. – Что это вообще меняет? Он синдх или кто-то вроде? Типа… ну, Четвани, или Адвани, или… или Махиджани?»

– Он мусульманин, – сказала Малати, прервав ее размышления. – Ты еще там?

Лата смотрела перед собой. Савита отложила вилку и нож и с тревогой посмотрела на сестру.

Малати продолжила:

– У вас нет шансов. Твоя семья насмерть ляжет против него. Забудь его. Что было – то прошло. И в будущем всегда узнавай фамилию человека с необычным именем… почему ты не отвечаешь, ты слушаешь?

– Да, – сказала Лата. Ее сердце заколотилось. У нее была сотня вопросов и больше, чем когда-либо, ей нужны были советы подруги, поддержка и помощь. Она сказала медленно и ровно: – Мне пора. У нас ужин в разгаре.

Малати сказала:

– Мне не приходило в голову – это просто не пришло мне в голову, – но ты тоже об этом не задумывалась? С таким именем… хотя все известные мне Кабиры – индусы: Кабир Бхандаре, Кабир Сондхи…

– Мне это тоже в голову не приходило, – сказала Лата. – Спасибо, Малу, – добавила она, использовав ту форму имени Малати, которой иногда ее называла, любя. – Спасибо за… ну…

– Мне очень жаль, Лата. Бедняжка ты моя.

– Нет. Увидимся, когда ты вернешься.

– Прочитай П. Г. Вудхауза или парочку, – посоветовала Малати на прощание. – Пока.

– Пока, – сказала Лата, бережно кладя трубку.

Она вернулась к столу, но не смогла есть. Госпожа Рупа Мера немедленно попыталась выяснить, в чем дело. Савита решила промолчать. Пран смотрел на нее озадаченно.

– Ничего особенного, – сказала Лата, глядя на встревоженное лицо матери.

После ужина она пошла в спальню. У нее не было сил разговаривать с семьей или слушать по радио последние новости. Она легла лицом вниз и заливалась слезами так тихо, как только могла, повторяя его имя с любовью и гневным упреком.

3.11

Малати не нужно было объяснять ей, что это невозможно. Лата и сама хорошо это знала. Она знала свою мать и могла представить глубокую боль и ужас, которые та испытает, если услышит, что ее дочь встречалась с юношей-мусульманином. Ее встревожила бы встреча с любым юношей, но с таким – нет, это для нее было бы